Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

Почему? Не хотели? Скорее, не умели, не знали как. Но даже не пытались учиться. Казалось, что все это должно появиться само, по волшебству. А если не появилось — значит, у нас все плохо.

А еще показалось, что за эти три с лишним недели я поняла и узнала Ивана лучше, чем за семь лет вместе. А ведь мы даже толком не разговаривали. Я просто попыталась… захотела и попыталась осмыслить все, что с нами произошло. Перебирала воспоминания, как четки, смотрела с одной стороны, с другой, думала… И многое видела совсем иначе. Словно ставила пометки маркером: вот тут была виновата я, тут он, а тут — оба.

И вдруг новым смыслом наполнились слова отца Рафаила.

«Можно начать что-то новое. Не обязательно вам двоим. Может, и с другими. Но пока не отпустите друг друга, не поймете и не простите, и с другими ничего не выйдет. Так и будете возвращаться в прошлое — и умом, и страстями».

Я хотела этого — понять и простить. Даже если это означало расстаться навсегда. Сбросить груз вины, обиды, разочарования, взлететь в это серое небо, как чайка.

Отпустить…

Потому что я не представляла, как можно вернуться домой — вдвоем! — и жить дальше, будто ничего не произошло. И как жить по-другому, тоже не представляла.

Ну что ж… значит, придется попрощаться. И эта близость была вот таким прощальным подарком судьбы. Остро, горячо, нежно… Так сладко — и так горько.

И показалось вдруг, что теперь, после этой ночи, просто не должно остаться каких-то недомолвок. Даже если будет больно — а оно будет, непременно будет.

«Кто знает, вдруг случится что-то, и вы уже не сможете уйти от разговора»…

Иван говорил, отец Рафаил прозорливый. Знает, что должно случиться. Ну, не буквально, конечно, но что-то ему открывается. Вот оно и случилось — сразу же после его слов. Мы вдвоем на острове, и некуда деваться. Только он и я. И нам придется наконец поговорить. А если не получится и сейчас… ну что ж, значит, это в принципе невозможно.

— Ты здесь?

Я вздрогнула и повернулась, едва не разлив воду в миске. Так задумалась, что не заметила, как он встал и оделся, не услышала шагов.

— Ты знаешь, как из бересты котелок сделать? — спросила, пытаясь улыбнуться. — Воды согреть. Можно земляничные листья заварить, будет чай.

— Умею. Наберешь листьев? А потом червей накопаю, удочку сделаю и рыбу половлю. У родника глина есть, можно будет запечь.

— Да, наберу. И грибов поищу. Ты говорил, тут много. И ягод. С голоду точно не умрем.

— Саш… — Иван поднялся по двум скрипучим ступенькам, подошел ко мне. — Как ты?

— Нормально, — я нерешительно дотронулась до его руки. — Спасибо, Ваня.

Раньше между нами тоже было напряжение, но сейчас оно стало другим. Не густым, вибрирующим, отдающим в животе, как гул трансформаторной будки, а больше похожим на писк комара. Тоненько и неотвязно. Все время казалось, что не хватает воздуха, и хотелось вдохнуть поглубже. Наверно, давление болталось где-то под плинтусом, но тонометр и таблетки кофеина остались в другой жизни.

Иван ловко скрутил котелок-шаркунок из бересты, наполнил водой, подвесил над костром. Вот ведь загадка — как получается, что и не течет, и не горит? Когда вода закипела, бросили горсть земляничных листьев. Отвар, конечно, мало напоминал чай, но вкус был приятным, и согрело. Пили по очереди, через край.

— Все прелести первобытной жизни, — усмехнулся Иван. — Помнишь учебник «История древнего мира»? Сейчас мужчина будет охотиться на мамонта, а женщина займется собирательством. Для начала нужна палка-копалка. Червей нарыть. Только огонь запалим покрепче и повонючей. Мне комары ночью все задницу сожрали. Ну и чтобы видно было издалека. Если вдруг вертолет услышим, будем плясать у костра, орать и махать руками.

— Знаешь, за все время, пока я здесь, слышала вертолет раза два, — засомневалась я. — Они правда летают?

— Летают, — как-то не слишком уверенно ответил Иван. — Но без четкого графика и маршрута. Тебе когда уезжать-то?

— На крайняк в воскресенье. Самолет в понедельник вечером. В отпуск.

— И куда?

— В Сочи.

— В городе Сочи темные ночи… Еще три дня. Ну будем надеяться, что нас все-таки найдут. Ладно, за дело.

Ржавым ножом он срезал подходящую хворостину, выдернул из капюшона куртки шнурок, привязал к нему мой от толстовки и задумался.

— Крючок, крючок… Из чего бы сделать крючок?

— Булавка подойдет?

Папа много чего рассказывал — лайфхаки на случай чрезвычайной ситуации, но мне в одно ухо влетало, в другое вылетало. Хотя некоторые вещи все-таки уложились. Например, всегда иметь при себе английскую булавку.

— Да, давай.

Я отстегнула от внутреннего шва куртки булавку, Иван разогнул ее, подцепил к шнурку, ножом спилил острый кончик. Потом взял палку и начал высматривать место, где могли водиться дождевые черви. Я вспомнила, что видела в беседке газеты, и пошла за ними.

— Левее держись, — предупредил Иван. — Справа болото. Если что — кричи.

— А тут звери есть? — уточнила я.

— Зайцев видел, белок. Ну и всякую срань мелкую.

Ягод и грибов действительно было столько, что далеко отходить не пришлось. В один кулек, свернутый из газеты, я складывала грибы, привередливо отбирая только крепенькие молодые белые: боровики с шоколадными шляпками, более светлые березовые и дубовые. Второй кулек быстро наполнялся ягодами: горсть в него, горсть в рот. Желудок, видимо, понял, что пришли лихие времена, и смиренно помалкивал.

Хоть мне и доводилось бывать «в поле» в диких местах, столько лесных ягод сразу я еще никогда в жизни не видела. Все вокруг было красно-черным. Черника уже перезрела и осыпалась прямо в кулек, стоило только дотронуться до куста. Под нее маскировалась мелкая черная шикша, кислая и водянистая, но ее я брать не стала, как и костянику. Зато голубую восковатую гоноболь — с большим удовольствием. И мамуру, похожую вкусом одновременно на персик и ананас. Морошка еще не дозрела, брусника тоже, но и без них кулек наполнился быстро.

На острове мне не понравилось и в первый раз, а сейчас и вовсе было жутко. Не оставляло ощущение, что кто-то смотрит на меня и читает мои мысли. Как будто снова голая, только не снаружи, а изнутри. И как будто этот невидимый наблюдатель оценивает каждый мой поступок, каждое слово.

Когда я вернулась к костру с добычей, Иван уже потрошил рыбу. Три крупные обезглавленные тушки с распоротыми брюшками лежали рядом.

— Что это? Окунь? — удивилась я. — Такой здоровый?

— Мелких