Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

я выбрасывал. Они тут дурные, на голый крючок идут, лишь бы блестел. А за червя драку устраивают. Халявщики, — Иван усмехнулся и оценил мою добычу: — Умничка. Сейчас мы их грибами набузуем. Плохо, что без соли, но я тут где-то гусиный лук видел, все не так пресно будет. А ты сейчас возьми миску, сходи к роднику и набери глины. Немножко водичкой разведи, чтобы густая была, но мазалась хорошо.

Вернувшись с глиной, я сложила вместе несколько поленьев, сверху насыпала мха и села, как на табурет, наблюдая за Иваном. Он набивал рыбу грибами, мелкими луковичками и какими-то травками, густо обмазывал глиной и палкой зарывал в угли костра.

Как давно мы не делали ничего вместе. Я забыла, когда это было в последний раз. Кажется, у нас вообще не было общих бытовых проблем. Готовила я не каждый день, продукты привозила доставка, для уборки вызывали клининг. У нас не было даже нужды заработать на все это денег. Они падали на карточку, как снег или дождь, а зарплаты мы тратили на свои личные прихоти. Вот и задумаешься, а хорошо ли это, когда вообще не беспокоишься о хлебе насущном и о быте?

По большому счету, у нас было слишком мало точек соприкосновения, которые превращают мужчину и женщину в семью. Штамп в паспорте ничего не изменил в наших отношениях. Мы по-прежнему просто жили в одном доме, тратили не нами заработанные деньги и трахались в охотку. И даже если делали что-то вдвоем или друг для друга, это было такое… ну ведь мы муж и жена, правда? Значит, должны друг о друге заботиться.

А вот сейчас, через три года после развода, мы по-настоящему были вместе. В одной лодке. С того самого момента, когда реальная лодка пошла ко дну. И когда Иван тащил меня к берегу, и когда разводил костер, а меня отправил за растопкой. И когда заставил раздеться, чтобы не замерзла в мокрой одежде. И… секс — он тоже был совсем другим. Никогда еще мы не становились единым целым настолько полно.

Такие трезвые, горькие мысли — сейчас. Почему их не было раньше? Или тогда мы еще не доросли до них, не повзрослели? Понадобилось убить все, расстаться и встретиться снова, чтобы начать думать? Сейчас — когда уже слишком поздно? Но, может быть, для того, чтобы не повторить потом этих ошибок с другими?

Мы сидели в беседке и ели рыбу, разложенную на листьях лопуха, заедая ягодами и запивая горячим отваром из мамуры. Я даже не могла понять, вкусно или нет. С голодухи все вкусно. Ели молча, и напряжение с каждой минутой росло.

— На прикорм, — Иван завернул рыбьи кости в лист. — Они, знаешь, каннибалы. Пойдем к костру?

Мы сидели рядом, смотрели на огонь, на воду… Начать разговор — это было так же страшно, как, наверно, шагнуть на канат, натянутый над пропастью.

Ну же!

— Саша, нам…

— Ваня, мы…

Глава 24

Иван

Когда открыл глаза, первой мыслью было, что все приснилось. Ну потому что не могло такого быть в реальности.

Но нет… могло.

Саши рядом не было, зато меня укрывала куртка, оставляя на съедение комарам ноги и задницу. Мох налип… везде, в общем, налип. Костер горел бодренько, и, судя по поленьям, подновили его совсем недавно. Встав и оглядевшись, я увидел Сашу в беседке. Она сидела за столом, положив подбородок на сложенные руки, смотрела на озеро и о чем-то думала.

Одежда просохла не до конца, но лучше уж такая, волглая, чем ходить голым, тем более стало еще холоднее. Ветер улегся, зато выпал туман.

Ощущение было странное. Остров с тремя соснами повис в дымке, как Лапута*. И я сам себе показался таким же неприкаянным бродячим островом, который уплыл из прошлого, а к настоящему так и не пристал.

А знаешь, Ваня, сказала херова мертвая чудь, глядя из пустоты белыми глазами, вы ведь этой ночью попрощались. Ты не понял?

Да понял, понял, не дурак. То есть дурак, конечно, но не до последней степени терминальности. Потому и было с таким накалом, что в последний раз. Для того судьба нас и свела снова, и на остров этот закинула, чтобы наконец все выяснили и отпустили друг друга. Только… поесть надо сначала. Какие разговоры на голодный желудок.

Оттягивать не имело смысла, но кто бы знал, как было страшно! Даже не сам разговор, а то, что он последний. И неважно, что еще надо будет дождаться, пока нас отсюда заберут, пока она уедет. Как только мы скажем последние слова, все будет кончено.

Наверно, Саша думала о том же, потому что тянули долго, а начали одновременно.

— Вчера отец Рафаил сказал, что если мы не поговорим и не простим друг друга, не сможем идти дальше, — она смотрела на огонь и кусала губы. — Так и будем в мыслях возвращаться назад. Топтаться на одном месте.

— Он прав, — я нашел ее руку и сжал пальцы. — Знаешь, ночью я подумал, что это наш второй и последний шанс. Ну не можем мы расстаться, если нас вот так друг к другу тянет. Если нам вот так… пиздато. Что ты смеешься?

— Помнишь, мы обсуждали, почему так: если плохо, то говорят, что хуево, а если хорошо, то пиздато? Извини, я не то… — она смахнула комара со лба.

— Ну да. А еще удивлялись, что хуево — плохо, а охуенно — хорошо. Это правда были мы?

Я встал, отошел на пару шагов, туда, откуда был виден остров вдалеке.

— А утром проснулся, тебя рядом нет. Ты сидишь, смотришь на остров, который в воздухе висит. И я подумал, что мы с тобой как этот остров — между небом и землей. То есть водой. И… да, шанс у нас был только один, и мы его просрали. Не сейчас, раньше. Знаешь когда?

— Знаю, — вздохнула она. — Когда ты сказал, что примешь любое мое решение. Помнишь? И я решила, что ты хочешь свалить выбор на меня.

— А ведь все было не так, Саша, — горло сжало, и слова еле протиснулись. — Я не хотел решать вместо тебя. Имел в виду, что во всем тебя поддержу. Что бы ни случилось. А получилось…

— То, что получилось. Если бы мы обсудили все, проговорили все варианты… Да, окончательное решение было бы за мной, конечно, но все равно мы должны были… вместе. А мы этого не сделали. У нас и так тогда все