Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

присутствия, мы долго шли коридорами и переходами, спускаясь под Схолу ниже и ниже. Коридоры были ярко освещены шариками, по мере спуска концентрация Силы возрастала. Разглядывая стены, я ясно видел, как менялась архитектура Схолы от столетия к столетию. Вот полированный мрамор, переходит в такой же полированный гранит и диабаз, вот они сменяются кирпичной кладкой — весьма искусной, надо сказать. Вот кирпич меняется на блоки из дикого камня, а вот появляется выпуклая полигональная кладка из базальта. Камни подогнаны так плотно, что не то, что лезвие ножа, лезвие бритвы не просунуть. За многие столетия камни стен отполированы тысячами и тысячами касаний рук бесчисленных адептов Силы. Потёртые плиты пола помнят ноги альф и омег, поколениями сменявших друг друга в попытках постигнуть Великую Силу и её замысел по отношению к жизни на этой планете.

И вот полумрак просторного круглого зала — осветительные шарики горели только по периметру стен, высоченный потолок которого, метров пятнадцати, не меньше, подпирают колонны полированного камня. В центре зала стоит небольшая хижина, примерно того же размера, что и наше зимовье в овраге. Хижина сплетена из растительных волокон и, судя по всему, регулярно подновляется — видны свежие латки на стенах и крыше.

Всё пространство вокруг хижины до самых каменных скамей без спинок, расположенных концентрическими кругами, замощено плитами базальта. Плиты такие же истёртые, как и в коридорах.

— Hic, ome… Est hic (Вот, оме… Это здесь), — десятник факультета стихийников, тот самый, что осматривал Руди в компании артефактора и целителя, показывает рукой на хижину, опасливо косясь на меня.

— Quid intus iustum est? (Что прямо внутри?)

— Ita. Fons intus est. Antea cum fundator Scholae Adelbertus hic consedit, fons naturaliter erat ad latus. Tum vero sub tertio Scholae Rectore, cum hanc aulam aedificare coepisset, et hoc ante quingentos fere annos, casa recta ad fontem commota est. (Да. Источник внутри. Раньше, когда основатель Схолы, Адальберт поселился тут, источник, естественно, был в сторòне. Но потом, при третьем ректоре Схолы, когда начали строить этот зал, а было это лет с пятьсот тому, хижину перенесли прямо на источник.)

— Quid etiam simile? (А он как хоть выглядит-то?) — спрашиваю, разглядывая стены хижины. Я на острове, ещё вчера, лучше плёл.

— Justum tabulatum e tignis. Iidem. Adelbertus quoque per eos ambulavit. Altare in solo est. Lapis cubus cum exemplaria. Si vis intrare, videbis. (Просто пол из досок. Тех самых. По ним ещё Адальберт ходил. И на полу стоит алтарь. Куб каменный с узорами. Если Сила вам позволит войти — увидите.)

Десятник замолчал, будто к чему прислушиваясь, затем оглянувшись на Максимилиана, за всё время перехода сюда не произнёсшего ни слова, выдохнул с облегчением:

— Te relinquemus, gratia tua, Magna Potestas hoc vult. (Мы вас оставим, ваша светлость, Великая Сила этого хочет…)

Оставшись один, оглядываюсь.

Концентрация Силы здесь настолько высока, что мне ещё при входе в зал стало гораздо легче дышать и головокружение от слабости, так выматывавшее меня на острове, прошло.

Но на этом воздействие Силы не прекращается. Неожиданно, так, что сердце дёрнулось, пропадает зрение. Полностью. Совсем. Вернувшись домой, я так и ходил с жёлтыми демоническими глазами. Уже и привык. А тут раз — и нету!

С непривычки раскинул руки в сторòны. А потом дошло — энергетическое зрение! Стоило подумать об этом и вот — белёсые конструкции, пропитанной Силой хижины, камни пола и стен возникли передо мной. Сквозь тускло светящиеся стены вижу внутри яркий голубой каменный куб алтаря. На боках его и верхней поверхности причудливый тёмно-синий узор. И видно как по этому узору идут токи Силы, отрываясь от камня, истаивают в окружающем пространстве, становясь бледнее и бледнее.

Захожу внутрь.

Присаживаюсь на одну из деревянных скамей, стоящих у стены хижины. Выдыхаю и, составив ноги вместе, колено к колену, ступня к ступне и сложив руки на груди — правая поверх левой, делаю вдох Силы. Через макушку. На девять ударов сердца…

Поза покоя и контроля собственного организма. А если встать на ноги, по-прежнему держа руки на груди — это поза контроля окружающего пространства.

Втягиваю поток Силы и по телу прокатывается волна, несущая успокоение и расслабляющее просветление. Яростный ледяной шар в солнечном сплетении истаивает и туда приходит блаженное тепло…

Гоню поток захваченный из раскалённого центра Эльтерры, яростно полыхающего расплавленной магмой, от середины ступней по телу вверх и через макушку выпускаю его к Элле. Солнцу Эльтерры. И снова от Эллы, через тело, в ядро Эльтерры. И опять из ядра к солнцу.

Ни разу никто ещё такого здесь, на источнике Силы, не делал. А призрачные сущности, существующие в Силе, очень ждали этого и вот… Взбаламученное непривычными токами Силы, изменившимися под моим воздействием, пространство идёт рябью…

А я, гоняя энергии планеты и её звезды, слушал Мир.

Это трудно объяснить. Но… И внял я неба содроганье, и горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье… Именно так! Это вот то самое ощущение, гениально, в нескольких словах выраженное Поэтом. Это то самое чувство, когда ты сливаешься с Миром, чувствуешь биение его сердца, движение Силы в Мире, как она бесконечно, от века, переливается, переходит из одного существа в другое, наполняет собой яростный ветер, несущийся в стратосфере, неукротимой магмой ревёт в глубинах Эльтерры, хлещет ледяными волнами бушующего океана в яростных и неистовых сороковых и пятидесятых широтах далеко на юге планеты, величественно колышет синими и зелёными полосами, словно гигантские шторы, полярного сияния и, в то же самое время, покачивается жёлтыми пестиками и тычинками цветка, раскрывшегося поутру и принимающего сейчас басовито гудящего шмеля, по-хозяйски расталкивающего неподатливые генеративные органы, перемазанного с головы до ног в пыльце и недовольного препятствиями, добирающегося до чашечки с нектаром… Это ощущение захватывало меня раньше — в лесу под Майнау, например. Но тогда это были краткие мгновения, а сейчас…

Сознание моё, убаюканное течением энергий, как бы отключается, отходит куда-то в стрòну и только безразлично фиксирует, как стены хижины превращаются в лес, а с ветвей деревьев, и из-за их стволов выходят призрачные звери. Вот выскочил волк, радостно скалясь, подбежал ко мне, ткнулся мокрым носом в щёку и толкнул светлым седым бочком. Он рад меня видеть, мы с ним давно не встречались…

Качнулась толстая ветка, протянувшаяся в мою сторòну. Переставляя толстые лапы, по ней ко мне идёт рысь. Бесшумно спрыгнула. Сделала пару шагов и села напротив меня, повернув голову с ушами, увенчанными длинными кисточками влево, лизнула своё