Поймать солнце - Дженнифер Хартманн

— Но как он на тебя смотрит! И он хочет провести с тобой время «наедине». — Ее хватка на моих запястьях усиливается. — Я видела, как вы танцевали на «Осеннем балу». Макс никогда раньше не проявлял особого интереса к девушкам. Я даже думала, что он гей.

— Может, и так. Мы просто друзья, так что я не знаю. — Но что-то подсказывает мне, что это не так.

Макс опускает стекло со стороны пассажира и наклоняется над консолью.

— Готова, Солнышко?

Бринн улыбается еще шире, округлив глаза.

— Солнышко? О, боже мой, пиши мне новости во время поездки! — Еще один визг, а потом еще более крепкие объятия, пока мы чуть не теряем равновесие. — Увидимся там!

Когда она наконец отпускает меня, моя шапочка перекошена, а волосы полны статического электричества. Я не могу удержаться от хихиканья, глядя, как она подбегает к черному седану рядом с грузовиком и запрыгивает внутрь.

Я распахиваю дверь грузовика и чуть не падаю от ее тяжести.

— Готова, — бормочу я, удерживая равновесие, прежде чем стянуть с головы шапочку.

— Это были довольно крепкие объятия. Похоже, она не планировала больше тебя видеть.

— Как раз наоборот. — Я захлопываю дверцу и пристегиваю ремень безопасности на груди. — Она хочет, чтобы мы стали невестками. Связанные узами брака с близнецами Мэннинг.

Макс колеблется, прежде чем вставить ключ в замок зажигания.

— Интересно.

— Угу.

— Сейчас самое время сделать предложение руки и сердца, — говорит он. — По крайней мере, я подготовил почву с розами. Они тебе понравились?

Выезжая с подъездной дорожки, он поворачивается, чтобы выглянуть в заднее стекло, и я наблюдаю, как напрягаются его бицепсы, прежде чем парень откидывается на спинку сиденья, и я смотрю прямо перед собой. Затем изучаю свои ногти, пока мы выезжаем на дорогу.

— Конечно. Они прекрасны.

— Я так и думал. Какие кольца тебе нравятся?

Я хихикаю и прикусываю губу.

— Конфетные. Особенно апельсиновые.

— Неприхотливая. Мне это нравится.

— Кстати, спасибо. За цветы. — Все еще прикусывая губу, я смотрю на него и замечаю его улыбку. — Последний раз, когда мне дарили цветок, мне было семь лет, — многозначительно говорю я, и в моей памяти всплывает волшебство детской площадки. — Потом появился мой отец и все испортил.

— Я до сих пор помню, как нашел для тебя тот цветок. Он был ярким, как солнце, а солнце было ярким, как ты. — Мягко улыбаясь, Макс тянется к пачке сигарет на приборной панели, но потом замирает. Оставляет их нетронутыми и вместо этого включает радио, в открытое окно врывается прохладный ветерок. — Расскажи мне о нем.

— О моем отце? Он оставил нас навсегда через несколько месяцев после этого. Отвез меня обратно в Нэшвилл, чтобы я жила с мамой, потому что сиськи моей учительницы были привлекательнее, чем забота о дочери. Они решили разделить детей по какой-то дурацкой причине, и папа не хотел иметь дело с проблемами Джоны с гневом, поэтому выбрал меня. Мама и Джона стали близки за тот год, что мы были в разлуке. — Я стискиваю зубы, глядя в окно. Обиды — это бремя для сердца, поэтому я превратила свое сердце в камень. Жаль, что в нем есть трещины. Было бы намного легче ненавидеть его, если бы их не было. И Джону тоже было бы легче ненавидеть. — В общем… он ублюдок.

— Расскажи мне о том, что было раньше, — просит Макс после минутного молчания. — До того, как он ушел.

Я сжимаю руки на коленях и опускаю взгляд. Воспоминания, как вода, всегда находят путь даже через самые маленькие трещины. Я думаю о тех временах, когда любовь была легкой, а доверие не было таким труднодостижимым. Мне бы хотелось заделать трещины и сохранить герметичность, но сердца, даже каменные, умеют помнить то, что им когда-то было дорого.

— Отец водил меня на концерт Стиви Никс за неделю до того, как бросил ради учительницы, — говорю я Максу, игнорируя жжение в горле. — Он посадил меня к себе на плечи, чтобы я могла лучше видеть. Я была так молода тогда, но все равно ощутила волшебство того момента.

Макс опирается локтем на консоль между нами, его обнаженная рука задевает рукав моего свитера. В воздухе витает сильное напряжение, и он смягчает его пением.

— Этот волшебный миг…

Улыбка пробивается сквозь мою печаль, и я бросаю на него взгляд благодарности за то, что он изменил мое настроение. Затем я намеренно избегаю думать о следующих словах песни. О губах.

— Мне не терпится увидеть сегодняшние группы. Ты должен поставить мне что-нибудь из их песен.

— Открой мой Spotify, — говорит он, показывая на свой телефон. — Я составил для тебя плейлист.

— О, еще один список. Но в виде песен.

— Ага. Жаль, что в этом старом грузовике нет Bluetooth, но ты можешь воспроизвести его с моего телефона.

Кивнув, я беру телефон и просматриваю его библиотеку, в которой есть только один плейлист.

И у него есть название.

«Солнечные песни».

Я удивленно смотрю на него.

Макс отвечает прежде, чем я успеваю задать вопрос.

— Это некоторые из моих любимых групп, и во многих песнях есть слова о солнце. Они заставляют меня думать о тебе. — Он проводит рукой по своим волосам и прочищает горло. — Две из этих групп выступают сегодня на концерте. «Вильдерадо» и «Беарс Дэн». Они вроде как…

— У тебя есть песни, которые заставляют тебя думать обо мне? — перебиваю я, потому что это все, о чем я могу думать.

Он колеблется, сглатывает.

— Ага. — Когда мы останавливаемся на красный свет, Макс выхватывает телефон из моих рук и прокручивает список, останавливаясь на одной песне. Нажимает воспроизведение. — Особенно вот эта. Она называется «Верный путь» группы «Вильдерадо».

Мелодия оживает, когда он увеличивает громкость. Песня оптимистичная. Веселая. Интересно, почему она заставляет его думать обо мне? Я постоянно нагоняю на него мрачные тучи, а эта песня такая чистая. Это похоже на жизнь. Настоящую, неподдельную жизнь.

И вдруг…

Я злюсь.

Это происходит так быстро.

Мои руки сжимаются на коленях, когда слова песни звучат громче, а в глазах вспыхивает жар. Боковым зрением я вижу, как Макс поворачивается и смотрит на меня.

— Что случилось? — спрашивает он, выезжая на открытую дорогу, где солнечный свет заливает бесконечный простор перед нами. Скалы и камни светятся, превращаясь в золотой гобелен. Ветви деревьев раскачиваются.

— Ничего, — хриплю я, впиваясь ногтями в ладони.

Он нажимает на педаль газа, и пейзаж становится размытым в движении.

— Если ты злишься, выпусти это наружу. Со мной ты в безопасности.

Я качаю головой.

— Нет.

— Выпускай, Солнышко. — Он опускает оба