Злодейка в быту - Мстислава Черная

Догнав папу, я хочу подхватить его под здоровую руку, чтобы он мог опереться, но он отмахивается и садится за пустой стол. Одышка выдает, чего папе стоило дойти до переднего двора. Лучше бы лежал.

— Где-то здесь лежит доска, Юйлин. Мы с тобой давно не играли. Принесешь?

— Да, папа, — понуро соглашаюсь я. Насколько в иномирной жизни мне не нравились шахматы и шашки, настолько же в этой мне не нравится игра вейци. Отец приглашал для меня учителя, преподававшего первому принцу. Увы, в отличие от принца я оказалась бездарной ученицей.

Зная, что игра для меня мучение, папа все равно настаивает. Неужели он рассердился только из-за того, что флейтист позволил себе коснуться меня? Очевидно, что иначе бы я упала со стены!

Я честно пытаюсь вспомнить уроки, но уже через десяток ходов становится понятно, что папины белые фишки теснят мои черные. Вот был бы у меня телефон с сетью, я бы могла запустить игру на максимальном уровне и повторять ходы искусственного интеллекта, то-то папа бы удивился. В реальности же я проигрываю, а папа требует еще одну партию и еще.

В какой-то момент я смиряюсь с происходящим. Может, я все неправильно понимаю? Может, папе нравится выигрывать, как бы по-детски это ни звучало? Как-то само получается, что я впадаю в легкое медитативное состояние, вслушиваюсь в щелчки фишек.

— Зачем ты поднялась на стену, Юйлин?

Так папа зол из-за этого?

Вообще-то, сама могла догадаться.

— Я прогнала толпу у ворот.

— Если бы не доброта господина заклинателя, тот лучник бы тебя… застрелил, Юйлин.

От его спокойного тона меня пробирает озноб.

— Прости… — выдыхаю я, обхожу стол и опускаюсь на пол рядом с его креслом. — Мне жаль, что я тебя напугала.

— Тебе жаль, что ты меня напугала, Юйлин? Что ты по-глупому рискнула своей жизнью, тебе не жаль?

Не вижу смысла спорить. Мое решение, возможно, не самое лучшее, но, если бы не мое рисковое вмешательство, мятежники бы проломили ворота, пробили защиту и ворвались на территорию поместья. Да, мы с отцом успели бы укрыться в убежище, созданном как раз на такой случай, и ушли бы через тайный ход. Но вот старые слуги точно бы не спаслись.

— Мне жаль, — соглашаюсь я.

Папа треплет меня по волосам, а я вдруг замечаю, что из-под верхнего слоя его одежды выглянул кулон, с которым папа, сколько я себя помню, никогда не расставался. Кулон начинает светиться режущим голубым светом и вдруг резко покрывается паутиной трещин, раздается хруст, и кулон превращается в облачко серой пыли.

Глава 36

Схватившись за воротник, папа меняется в лице. Он суетливо ощупывает пустой шнурок, наконец сдергивает его, подносит к глазам и безвольно роняет. Выглядит так, словно потеря кулона напугала его больше, чем летящая в меня стрела.

— Кажется, Небеса тебя берегут, доча.

— Что?

— Неважно, неважно. — Папа настолько выбит из колеи, что повторяется. Ссутулившийся, растерянно оглядывающийся в сторону ворот, сейчас он совершенно не похож на министра.

Я хочу спросить, что происходит, но папа поднимается из-за стола.

Значит, партию мы не доиграем. Я начинаю убирать фишки в чаши, разделяя по цвету, но папа жестом показывает оставить и идти за ним.

— Па-а-а…

— Дочь, ты помнишь, где вход в убежище? Помнишь ключ?

— Разумеется. — Нужно с помощью ци начертить подряд два иероглифа, как и с замками на сундуках, только другие. — Пап, что произошло?

— Неважно.

— Ты позеленел, когда кулон рассыпался, и говоришь, что мне не о чем беспокоиться⁈ Серьезно⁈

— Юйлин.

От неожиданной резкости я вздрагиваю. Папа одернул меня как расшалившуюся малолетку. Перед глазами встает сцена из моего детства, как я спряталась от кормилицы и выбежала на передний двор к важным гостям, запнулась о порог и, растянувшись, сбила с ног служанку, как раз подававшую чай. Позорище… Но сейчас-то всё по-другому!

— Пап, я не знаю, почему ты считаешь, что скрывать что-то очень серьезное лучше, чем предупредить. Пусть так. Только не говори не беспокоиться, ладно?

Он оборачивается, внимательно смотрит на меня:

— Дочь, ты изменилась до неузнаваемости. Вроде бы ты, моя родная девочка, но будто совершенно другой человек.

Готова ли я рассказать правду? Разоблачение больше не пугает меня, как в первый день, все же я не чужая душа, по ошибке получившая умирающее тело, я настоящая Юйлин, просто переродившаяся с памятью о жизни в другом мире.

Да, я могла бы рассказать.

Но зачем? Кому от этого будет хорошо? Мне? Отцу? Думаю, что никому.

— Повзрослела? — предполагаю я.

— Пока что я вижу самоуверенность и дерзость. Не лучшие качества, Юйлин.

Спорно…

— Не лучшие для кого? — уточняю я.

— Оставайся во дворе «Серебряной луны» и при малейшем намеке на опасность прячься. Больше никакого самоуправства. Ты поняла меня, Юйлин?

— Поняла…

Папа отворачивается и, тяжело ступая, уходит, оставив меня на дорожке в полном одиночестве. Я смотрю ему вслед и ловлю себя на очень странном чувстве: мне тесно, будто меня не в жилой павильон отправляют, а в клетку.

Не хочу, но…

Позвать Шаояна в столицу я не рискну, причем не знаю, боюсь я больше за своего демона или все же за столицу. Уйти одной опасно — мне хватило лучника. Остается, увы, делать ровно то, что сказал отец. Ну, почти.

Свернув на узкую дорожку, петляющую через тенистый бамбуковый сад, я вскоре выхожу к неприметным лунным воротам, за которыми скрывается павильон «Серебряной луны». Даже если ворвавшиеся в поместье чужаки догадаются обыскать сад, все равно у меня будет достаточно времени, чтобы нырнуть в тайный ход.

Заходить в павильон я не тороплюсь, присаживаюсь на ступеньки, делаю глубокий вдох и погружаюсь в медитацию. В воздухе разлита ци, и я закручиваю энергию вихрем, поток ускоряется, сила концентрируется вокруг меня, и я начинаю поглощать ее. Ци проникает в тело, питает ядро. Время словно останавливается.

Хотя я ушла в себя очень глубоко и полностью сконцентрировалась на энергетической практике, я все же сохраняю связь с реальностью, не отключаюсь полностью и в какой-то момент, вечность спустя, как сквозь толщу воды слышу голос зовущей меня момо.

— Что же такое, юная госпожа! Как же мне вас разбудить-то?

— Я не сплю. — Я медленно открываю глаза. —