Саймон - Анна Есина

такое прочее, знает и умеет многое из того, о чем она слышала впервые в жизни. А ещё он зверски притягивает и чертовски талантливый любовник, но это же не повод нырять в омут с головой, правда?

Кира миновала последний завиток коридора, увидела лестницу из вмонтированных в стену металлических прутьев, нашла потайную панель, которая открывала люк, ведущий на поверхность, и только приготовилась ввести код, как в спину ударил густой мужской голос:

— Удрать решила?

Она резко обернулась. Обмерла. К горлу подступил комок.

— Поговорить для тебя уже не вариант? — Игнат выглядел раздражённым, скорее даже злым.

— Я не удираю, — она лихорадочно подыскивала правдоподобное объяснение, но в голову лезло одно лишь предвкушение чего-то безумного и запретного. — Просто хотела побыть наедине с собой, осмыслить всё случившееся.

— Что именно? — он подошёл вплотную, потеснил её в прутьям уходящей ввысь лестницы.

— Тебя. Себя. Нас.

— И что тебе кажется сложным в этой комбинации? Одного вампира маловато или было недостаточно остро?

Его ноздри раздувались от гнева, а в каждом слове клокотала ярость. Кира окончательно растерялась. Привычная спесь и желание грубить покинули её, уступив место неуверенности.

— При чём здесь это? Я не жаловалась вроде, просто…

— Возьмись руками за перекладину, — перебил Игнат.

— Что? — она словно не расслышала.

— Подними руки вверх, просунь их под ступеньку и крепко сожми ладонями.

— Зачем? — она прекрасно понимала, к чему он клонит, но отказывалась участвовать в чем-то подобном. Только не в коридоре клиники, куда в любой момент могли войти посторонние.

— Либо ты сделаешь это по доброй воле, либо я заставлю тебя это сделать, — вампир склонился к её лицу и по-звериному облизал щеку.

— Заставишь? — Кира вздрогнула от прикосновения его языка. Тело тут же отозвалось диким голодом.

— Ты же заставляешь меня чувствовать себя идиотом, — Игнат поморщился на последнем слове и скользнул взглядом по губам, шее и яростно вздымающейся грудной клетке.

— Игнат, я…

— Прутья, Кира, возьмись.

Он вдруг расстегнул пряжку ремня и стал неторопливо вынимать его из шлеек.

— Ты что бить меня собрался? — она недоуменно вскинула бровь.

— Почти, — он сам перехватил её за запястье, задрал руку вверх, потом проделал то же самое с другой, провёл их под перекладину, заставил уцепиться за неё и связал запястья ремнём. Не на узел, а несколько раз обмотал вокруг кожи и застегнул пряжку. — Теперь не сбежишь.

— Ты чокнулся? А если сюда кто-нибудь войдёт?

— Не войдёт, я запер дверь в северное крыло. Вроде бы.

— Так, хватит! Вроде бы да как бы — это уже перебор. Я тебе не собачка, которой можно нацепить поводок и отдавать команды.

— А я вроде предупреждал, что не собираюсь играть в свободные отношения.

Он поводил пальцем по лицу, очерчивая контуры носа и бровей, мазнул по губам, всей пятернёй сжал грудь.

— Какие… — Кира застонала помимо воли. — Какие ещё свободные отношения? Я не собиралась сбегать, чтобы переспать с кем-то. Мне просто хотелось побыть в одиночестве.

— Могла бы просто об этом сказать, — задумчиво обронил Игнат и с той же силой сдавил другую грудь, оттянул сосок через ткань.

Кира зашипела.

— Так я говорю.

— Неубедительно. Стонешь ты куда естественнее.

— Заканчивай это показательное выступление, мне не нравится секс у всех на виду.

— А никакого секса нет. Пока что.

Он нарочно медленно просунул руку ей между ног и погладил внутреннюю сторону бедра: от колена к центру, от центра к колену, рисуя на коже витиеватые узоры.

— Игнат, прекрати, — она задрожала, когда он стал оглаживать ладонями внешний контур бёдер.

— Если скажешь, от кого ты бежала — от меня или самой себя, я, возможно, перестану. Возможно.

Он просунул пальцы по резинку трусиков и медленно повёл вниз.

— Ты придурок, право слово, — взвизгнула Кира и томно закатила глаза. — Хорошо, хорошо, я хотела сбежать от тебя. От твоей дрянной идеальности во всём.

— В чем конкретно заключается эта идеальность? — он вдруг перестал выводить её из равновесия, оставил бельё болтаться между коленями и отступил на шаг.

— Сам не понимаешь?

— Я понимаю по-своему, теперь расскажи, как видишь это ты.

— Может, для начала отпустишь? — она вскинула голову наверх, указывая на руки.

— Просто опусти их, — мягко сказал Игнат. — Неужели ты в самом деле думала, что я стану удерживать тебя силой, делать что-то против твоей воли? Ты раз и навсегда отучила меня бороться с тобой. Это проигрышный сценарий.

Она с лёгким изумлением продела руки между прутьями и опустила вниз. Всхлипнула. Он растерялся, потом склонился к лицу, подобрал трусики, вернул на место, расстегнул дурацкий ремень.

— Кир, ты чего?

— Я боюсь в тебя влюбиться, — она ещё раз шмыгнула носом. — Я никогда… А отец, он ведь тоже влюбился и потерял себя в этом чувстве, — она заговорила быстро, захлёбывалась словами, проговаривала только часть, а другую оставляла в мыслях. Не давилась слезами, но лучше бы пусть рыдала, чем весь этот поток детских страхов и нелепостей, который обрушился на его голову. — Он так любил её, мою мать. Боготворил. Из-за неё он потерял решительно всё. Будущее, своё место в этой жизни, место, которое считал домом, но главное, он потерял себя. Из-за неё его лишили благодати. Из-за этой проклятой любви, демонического наваждения он утратил бессмертие, а потом и вовсе начал терять рассудок. Я… я не хочу так же, ты понимаешь? Не хочу любить. Я с первого взгляда поняла, что ты — опаснее всех, кого я когда-либо встречала. Что ты единственный, кого могло бы принять моё сердце. И я так усиленно сражалась с тобой и собой. По большей части с собой. Но потом у Саймона появилась эта пухляшка, и он к дьяволу потерял всякое вампирское достоинство. А я ведь чувствую каждую его эмоцию, мне всё передаётся. Как удержаться в стороне, когда близнец двадцать четыре на семь витает в облаках и разве что голой жопой в кактусы от восторга не бросается? Я не хотела замечать, какой ты. Но за последние недели ты столько раз срывал с меня эту слепоту. Ты, оказывается, заботливый отец. И чёртов собственник, от которого меня пробирает до костей. Тогда в ресторане ты зарычал: «Моя!» и укрыл своими крыльями, а я едва от счастья не уписалась, потому что слова — это одно, слова можно и проигнорировать, выдумать, ими можно бросаться направо и налево, но инстинкты… Их не подделать. А если уж копать совсем глубоко, я потеряла голову, когда увидела тебя в роли домоседа. Серьёзно, этот растрёпанный вид и гребаные босые ноги — я хочу до конца жизни видеть тебя таким и