4 месяца - Джессика Гаджиала

Тем не менее, время пришло.

Я должна была стать взрослой.

Я должна была признать свое прошлое, если я хотела, чтобы мое будущее продолжалось по тому пути, по которому я уже начала идти.

— Хорошо, — согласилась я, кивая.

— Я возьму еды, — добавил он, немного сдуваясь, но чувствуя облегчение от того, что скоро получит ответы. — Ты и я, — сказал он, обернувшись, когда дошел до двери и посмотрел назад на Барретта, — мы с тобой еще не закончили. — Затем он оглянулся на меня и очень отцовским тоном напомнил:

— Позвони своей матери.

— Ты не дышишь, — заполнил тишину Барретт в офисе после ухода моего отца.

— Он был в бешенстве, — сказала я ему, обернувшись.

— Он думает, что я его предал, — сделал вывод Барретт, его лицо было нечитаемым.

— Он забывает, что я уже взрослая и могу принимать собственные решения.

— Он хочет защитить тебя, — поправил Барретт. — И ты не объяснила ему, почему все произошло именно так, как произошло. Тогда он поймет.

Я не смогла сдержать насмешку.

— Просто потому, что он знает о моих причинах, не значит, что он будет потворствовать им или понимать их. Родители, э-э-э, обычно не так рационально относятся к вещам, когда дело касается их детей.

— Скоро ты узнаешь, так ли это. — Думаю, это должно было утешить, но мой желудок скрутило от нового ужаса, даже когда Барретт потянулся к беспроводному телефону, который он взял, когда мы только вошли в офис, разбирая его, в поисках подслушивающих устройств. Мне еще предстояло стать свидетелем полной проверки, которую он, судя по всему, проводил еженедельно, но я знала, что скоро увижу, поскольку он пробормотал, что научит меня делать это, раз уж я работаю с ним.

Мне, например, казалось, что это немного чересчур, но я полагала, что это похоже на то, как я дважды проверяю свои замки и ручки плиты перед сном, даже если я не пользовалась плитой в этот день, и всегда запираю за собой дверь. У всех нас были свои маленькие причуды безопасности.

— Вот. Позвони своей маме. Потом можешь идти на встречу с отцом.

— Мне понадобится моя машина, — напомнила я ему, зная, что у него нет машины.

— Я буду здесь. — С этим он снова сел за свой ноутбук, щелкая мышкой.

Для всех намерений и целей, я поняла, что меня для него больше нет. Что, в общем-то, мне нравилось, поскольку мысль о том, что кто-то подслушивает разговор, который не будет для меня легким, меня смущала.

Моя мать, как ожидалось, восприняла новость лучше, чем, как я предполагала, отец. Ее больше беспокоило отсутствие безопасности — в финансовом плане — в детективном агентстве. Что выглядело вполне обоснованным беспокойством. Мы с Барреттом даже не обсуждали зарплату — огромное упущение с моей стороны, которое, как я знала, будет неловко обсуждать — по крайней мере, для меня. Но в течение двадцатиминутного телефонного разговора мне четыре раза напомнили о том, как важно знать, сколько я буду получать, чтобы я могла соответствующим образом скорректировать свой образ жизни или — если цена окажется слишком низкой даже для жизни — рассмотреть другие варианты.

Разговор закончился требованием узнать больше о том парне , Баррете Андерсоне , потому что у моей мамы была удивительная способность понимать, когда я кем-то увлечена, и она уловила что-то в том, как я о нем говорила.

Я пообещала рассказать ей все, как только проясню ситуацию с отцом, на что она нехотя признала, что, возможно, он был прав, беспокоясь обо мне.

Ей стоило многого, чтобы сказать это.

Я решила, что это небольшой прогресс.

Я так и не увидела, как мы все собрались за столом на День благодарения, но мне нравилась мысль о будущем, в котором моя мать не была полна горечи по поводу моего отца.

— Я тоже тебя люблю, — сказала я ей, закончив разговор и обернувшись, чтобы застать Барретта все еще в его собственном мире. — Мне, эм, мне нужно идти.

— Я знаю, — согласился он, отрывисто кивнув мне, когда я нашла свою сумочку, подняла ключи с того места, где он бросил их на стопку папок, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, пока, — сказала я ему, дойдя до двери.

— Кларк, — позвал он, заставив меня обернуться и найти его взгляд на мне.

— Да?

— Возвращайся сюда после.

Это не было любовной запиской, но я почувствовала тепло, которое заменило холодный дискомфорт, который был в моем животе мгновение назад.

— Обязательно.

С этими словами я села в машину, делая глубокие вдохи на протяжении всей короткой дороги до дома отца, гадая, не притупился ли его гнев с течением времени и пространства.

Мне предстояло это выяснить.

***

Я стояла перед его дверью, прислушиваясь к шарканью внутри, пока он пересекал жилое пространство, чтобы открыть мне дверь. Мне никогда раньше не приходило в голову, что я всегда звоню в дверь отца, в то время как в дом матери я обычно просто вхожу. У меня был ключ. Где-то в доме у меня была своя спальня, оформленная так же, как во времена, моего детства. И все равно мне никогда не казалось правильным входить сюда, как будто это мой дом. Это никогда не беспокоило меня до того момента, пока я не осознала, насколько глубоким был разлом, и не подумала, что, возможно, идея о том, что есть какие-то трещины, которые нельзя заделать, была ошибочной, что если быть достаточно решительной, то можно найти достаточно бетона, чтобы заполнить эти трещины.

Возможно, это был шаг в этом направлении.

— Я чувствую сырные стейки? — спросила я, как только дверь открылась, посылая пьянящий запах через маленькое пространство прямо мне в нос.

— Как в старые добрые времена, — согласился он, ведя меня внутрь.

Здесь никогда ничего не менялось.

Старый темно-коричневый ковер, деревянные панели на стенах, темные шторы на окнах. Все помещение казалось почти клаустрофобически мрачным. На тумбе стоял огромный телевизор напротив двух кресел «La-z-boy» с маленьким столиком для напитков между ними, маленький двухместный деревянный обеденный стол рядом с П-образной кухней с несочетаемыми предметами — белой плитой, черной