Хозяйка медовых угодий - Ри Даль

день — на повозке, с банками мёда и саше Лины. Поместье Ксавье было красивым: каменный дом с башнями, сады с розами, конюшни. Элис встретила нас у ворот — высокая, стройная, в синем платье, волосы в высокой причёске, но глаза у не были холодные, как лёд.

— Брат, — сказала она сухо, целуя Ксавье в щёку. — И... это твои... гости?

Ксавье обнял меня.

— Сестра, это Мариса — почётная Медовая леди. А это — Шайна, её подруга. И Лина — наша девочка.

Элис приподняла бровь, оглядела меня с головы до ног.

— Медовая леди... Что ж... Похвально. Для простолюдинки. Проходите.

Мы разместились в гостиной, чай подали в фарфоровых чашках. Элис сидела прямо, губы у неё были надменно поджаты.

— Расскажи, брат, как вы... познакомились? Лесничий и пасечница. Так романтично.

Ксавье улыбнулся.

— Элис, не язви. Мариса спасла наши земли от засухи. Её мёд знают по всему герцогству.

Элис фыркнула.

— Мёд... Очень занимательно.

Лина, сидевшая тихо, вдруг встала, а потом протянула Элис саше — лавандовое, сшитое ею, с вышитой пчёлкой.

— Тётя Элис... Это для вас. Саше с лавандой. От моли, и для сна. Пахнет хорошо.

Элис замерла, взяла саше, затем поднесла к носу. Аромат лаванды разнёсся вокруг, свежий, успокаивающий.

— Ты... сшила? — спросила она, и голос её при этом смягчился.

Лина кивнула с гордой улыбкой.

— Да. С тётей Шайной. А лаванда — с нашей пасеки.

Элис улыбнулась — впервые настолько тепло и… по-человечески.

— Спасибо, милая. Красиво. Ты... умница.

Лина просияла, Элис потрепала её по волосам. И холод наконец немного растаял — мы проговорили час: о пасеке, о мёде, о Лине. Элис даже попробовала подсолнечный мёд.

— Вкусно... — признала она. — Мариса, ты... талантлива. Брат прав.

Поля тем временем процветали: подсолнухи расцвели жёлтыми головами, пчёлы носились, собирая нектар. Мёд мы отправляли в столицу — купцы приезжали еженедельно, забирая банки на повозках. Мёд от «Медовой леди» стал широко известен: целебный, от простуды, от усталости. Золото, в смысле настоящее золото, деньги, теперь прямо само текло мне в руки.

Лина тем временм училась шить усердно: Шайна показывала стежки, я — как набивать травами. Она мечтала о лавандовых товарах: саше, подушки, масла.

— Представь, Мариса! — говорила она. — У меня будет собственная мастерская. Буду продавать свои саше и свечи всюду!

— Так и будет, мила. Так и будет, — поддерживала я её от всей души. И, конечно, очень гордилась тем, как эта девочка из запуганной и стеснительной с каждым днём становилась всё более уверенной в себе и сильной маленькой леди.

Однажды вечером, у ручья, мы снова прогуливались вместе с Ксавье, болтая ни о чём. И вдруг он встал на колено, достал кольцо — серебряное, с пчелкой, и протянул мне.

— Мариса... — прошептал он, голос дрожал от волнения, глаза сияли в лучах заходящего солнца. — Я ждал так долго. Каждый день с тобой — как солнечный луч после долгой зимы. Ты вернула мне веру в счастье, в любовь. Будь моей женой. Давай переедем в поместье. Обещаю, пасека останется твоей навсегда. И мы тоже. Вместе — навсегда. Я обещаю быть твоим щитом, твоей опорой, твоим верным мужем.

Сердце забилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Страх, который так долго сжимал душу — страх потери, зависимости, повторения прошлого, — ушёл, растворился в теплом потоке любви, что разливался по всему телу.

Слёзы навернулись на глаза, но это были слёзы радости, облегчения, нежности. Я смотрела на него — на этого сильного, доброго мужчину, который стал моей опорой, моим светом в этом новом мире, — и чувствовала, как душа расцветает, точно цветы на моих полях.

— Да... — выдохнула я, голос прервался от эмоций. — Я… я тоже люблю тебя, Ксавье. Ты — моя сила, моя радость. Я согласна. Вместе... навсегда.

Он надел кольцо на мой палец — медленно, осторожно, как будто это был самый хрупкий цветок. Металл был тёплым от его рук, пчелка на нём блестела, символизируя нашу общую жизнь — пасеку, мёд, нашу любовь.

А потом он встал, притянул меня к себе, и наши губы встретились в поцелуе — нежном, страстном, полном невысказанных обещаний. Его губы были мягкими, тёплыми, с лёгким вкусом леса и мёда, который мы пробовали днём. Я почувствовала, как его руки обвили мою талию, крепко и ласково, защищая от всего мира. Слёзы радости скатились по щекам, смешавшись с нашим дыханием, а моё сердце билось в унисон с его — ритм любви, ритм будущего.

В этом мгновении не было больше страхов, только мы — двое под шелест ручья и шёпот ветра в листве. Время остановилось, и я знала: это и есть начало нашей вечной весны.

Глава 48.

Вечер после предложения у ручья казался волшебным — воздух был напоён ароматом лаванды и подсолнухов, а небо расцветало оттенками оранжевого и розового, словно само радовалось нашему счастью. Я стояла, прижавшись к Ксавье, чувствуя тепло его тела, биение его сердца, и слёзы радости всё ещё блестели на моих щеках. Кольцо на пальце — серебряное, с изящной пчелкой, выгравированной так искусно, что казалось, она вот-вот взлетит — переливалось в лучах заходящего солнца. Это был не просто символ, а отражение нашей жизни: пасеки, мёда, той упорной работы, что связала нас.

— Мариса... — прошептал Ксавье, отстраняясь, чтобы заглянуть мне в глаза. Его взгляд был полон нежности, той самой, что я видела в нём с первых встреч в лесу, хотя раньше я воспринимала совсем иначе. — Ты... ты сделала меня самым счастливым человеком в этом мире. Обещаю, я никогда не дам тебе пожалеть об этом.

Я улыбнулась, вытирая слёзы рукавом.

— А ты... ты дал мне силы поверить в новое начало, Ксавье. После всего, что было... после всех потерь... Я думала, сердце моё закрыто навсегда. Но ты его открыл. Как источник в лесу — свежий, живой.

Мы поцеловались снова — медленно, с той сладостью, что напоминала наш подсолнечный мёд. Его губы были тёплыми, чуть солоноватыми от пота после работы, а руки — сильными, но ласковыми, обнимающими меня так, будто я была самым хрупким созданием на свете. В этот момент я почувствовала себя полностью дома — не в прошлом мире с его серыми дождями и пустотой, а здесь, в этом