Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

Но когда возвращаюсь домой, все начинается снова.

Уже почти семь вечера. На улице темнеет, город зажигает огни, и я стопорюсь, когда захожу в квартиру и замечаю горящий на кухне свет. А следом — шум.

Странно. Наталья что-то перепутала и все-таки пришла? Ноздри улавливают аромат жаренного мяса. Аппетитный — во рту тут же потоп от слюны. В последнее время у меня нет проблем с аппетитом, и я даже немного себя притормаживаю, чтобы не наедать то, что кажется, будет уже лишним. Но если бы это была Галина Петровна, она бы уже «встретила» меня одной из своих теплых фразочек, от которых у меня всегда щекотно на сердце.

Я иду на звук, и чем ближе подхожу к кухне, тем отчетливее ловлю детали — шипение масла на раскаленной сковороде и божественный запах жареного мяса.

Заглядываю в арку.

И замираю на пороге.

У плиты, спиной ко мне, стоит Вадим.

Не в костюме. Не в своей броне из дорогой ткани. А в простых, вытертых джинсах, которые идеально обтягивают его мощные ноги, и в обычной белой футболке, подчеркивающей ширину плеч и рельеф мышц на спине.

Он выглядит… домашним. Расслабленным и настоящим, пока переворачивает на сковороде-гриль два огромных, толстых стейка. А я как форменная дура, пялюсь на то, как играют мускулы на его предплечьях.

Ноги примерзают к полу — не могу ни с места сдвинуться, ни дышать.

В голове вспыхивает воспоминание. Яркое, как росчерк молнии.

У него на конюшнях, вечер, кухня, он почти такой же домашний, как и сейчас. Жарит мясо. Смеется, что-то рассказывает. А я сижу перед ним на стойке, полуголая, в одной его футболке и после секса в душе и все… черт, так хорошо…

Именно тогда мы «сделали» нашего сына.

Если бы я все рассказала в тот вечер — ты бы простил? Где бы сейчас были «мы»?

Или ты уже тогда все про меня знал и просто играл, загоняя в ловушку?

Я моргаю, пытаясь отогнать наваждение.

Сейчас все по-другому. И как раньше — даже если бы я продала всю жизнь в обмен на один такой вечер — больше никогда не будет. Но все равно стаю тихо-тихо, стараясь не обозначать свое присутствие, и урвать у моей жестокой реальности хотя бы капельку просто… вот такого Авдеева. Пока он меня не заметил и не расчехлил свой фирменный «мне на тебя по хуй» взгляд.

Но он уже оборачивается, как будто услышав мои мысли и решив забрать еще и право пофантазировать.

На красивущем лице ни удивления, ни раздражения. Улыбки, впрочем, тоже нет.

Несколько секунд изучает меня взглядом. Глаза в глаза мы не виделись… больше месяца, да? За это время я стала похожа на проглотившую мяч жабу. И, конечно, мои отекающие пять недель назад пальцы, на которые он обратил внимание, просто детский лепет по сравнению с тем, что сейчас я чувствую себя отекшей с ног до головы.

— У тебя есть ключ, — произношу слегка деревянными губами, просто констатирую как факт. У него есть доступ в мою квартиру — почему бы им не пользоваться? То есть, конечно, в его квартиру.

— Я звонил, предупредить, что заеду, — спокойно говорит Авдеев.

Сжимаю ручку сумки на плече так сильно, что кожа печет от трения. Ну да, когда приехала в студию и запачкала руки, это послужило отличным «поводом» не дергаться к телефону целых два час. А потом не проверять сообщения уже было как-то… легче. Вспоминаю, что пока ехала домой — Виктор говорил с кем-то по телефону. Я была в наушниках и не слышала с кем. Наверное, Авдеев решил проверить, куда я делась и почему не тявкаю по первому свистку.

— Что ты здесь делаешь? — продолжаю топтаться в пороге, потому что до сих пор не понимаю, что происходит. Он просто приехал с ревизией? — Привез еще какой-то договор? Я подпишу, без проблем.

Я и правда готова это сделать, даже не читая.

Просто чтобы ушел и забрал с собой все эти чертовы флэшбеки, оставляющие на мне невидимые ожоги.

— Может, поедим сначала? — предлагает на удивление… нейтральным тоном. — Ничего подписывать не нужно. Просто поговорим. Ладно?

Я топчусь на месте, чувствую себя полной идиоткой. Он стоит в нескольких шагах, такой расслабленный и домашний, и предлагает мне… поговорить? После всего, что было? После адвокатов, ультиматумов и ледяного презрения?

Хочу сказать: «Уходи», но язык намертво прилипает к нёбу.

Поэтому просто рассеянно качаю головой и медленно, как будто иду по минному полю, прохожу на кухню. Забираюсь на высокий барный стул у стойки, которая отделяет кухню от гостиной. Это моя баррикада. Мой спасительный ров. Отсюда мне его лучше видно, и между нами — полтора метра холодной, полированной мраморной поверхности. Так безопаснее.

Вадим возвращается к плите, как будто ничего не произошло. Его движения — уверенные, отточенные. На меня больше не смотрит, сосредоточен на готовке, но я все равно чувствую его присутствие каждой клеткой. Его запах заполняет все пространство, проникает в легкие, оседает на языке горьковатым привкусом воспоминаний.

Я смотрю на широкую мужскую спину, на то, как перекатываются мышцы под тонкой тканью футболки, и буквально силой заставляю себя отвести взгляд.

Нельзя. Нельзя поддаваться эмоциям, Крис. Он же тебя сейчас размажет и все.

Наверное, просто ждет лучший момент, когда потеряю бдительность.

— Почему ты не покупаешь вещи для ребенка? — спрашивает, не оборачиваясь, ровным почти безразличным голосом.

Я вздрагиваю.

— Что?

— Ты не покупаешь вещи нашему сыну, Кристина, — повторяет нарочно медленно, как для слабоумной. Переворачивает стейки. — Ты не ответила на мое сообщение. Я спрашиваю еще раз.

Я смотрю на свои руки на столешнице, и сжимаю ладони, потому что пальцы дрожат как у припадочной.

Так вот зачем ты приехал, Тай? Прочитать мне мораль?

— Просто мне больше ничего не понравилось, — вру.

Он хмыкает. Тихо, почти беззвучно. Но я знаю этот звук.

Так он реагирует на откровенный пиздеж.

Вадим выключает плиту, перекладывает стейки на тарелку, чтобы «отдохнули». Потом поворачивается ко мне, опирается бедрами на тумбу. Скрещивает руки на груди. И смотрит. Прямо. Проницательно.

— Кристина, давай без этого.

— Без чего? — я вскидываю подбородок, изображая тупоголовую рыбку-гуппи.

— Без твоих молчаливых протестов. — Авдеев говорит спокойно, почти лениво, но в его голосе — очень хорошо знакомая мне жесткость.

Я знаю, что сейчас мне влетит.

— У нас есть договор, — продолжает все тем же воспитывающим тоном. — Ты его подписала. Ты молодец, Воронцова