Кто хочет замуж за герцога? - Сабрина Джеффрис

Оливия сделала то, что он велел. Просто потому, что ей стало страшно любопытно, что он будет делать дальше.

Он поднял ее и понес в спальню, дверь в которую оказалась открыта из-за ее, Оливии, забывчивости. Или она специально оставила ее открытой?

Почему, когда он ласкает ее, она становится горячей и влажной там, внизу? Это нормально или с ней что-то не так?

Неважно. Важно лишь то, что он заводит ее до безумия. Опасного безумия.

Усадив ее на кровать, Торн взял в ладони ее лицо и сказал:

— Я вас хочу. И я верю, что вы хотите меня. Я прав?

— Да, — сказала Оливия, скидывая туфли. Она была готова приступить к делу прямо сейчас. — Но я не хочу стать всего лишь одной из многих ваших побед.

— Вы не могли бы стать «всего лишь одной из многих моих побед», даже если бы очень постарались.

Как ни странно, она ему поверила. На самом деле умом она понимала, что словам мужчины, особенно мужчины с его репутацией, верить нельзя. Он скажет все, что она хочет услышать, лишь бы добиться своего. Но чувства заглушали шепот разума.

Что это: интуиция или непростительная наивность?

Как бы там ни было, сердцем Оливия уже сделала выбор. Сегодняшнюю ночь она проведет с ним. В постели. Быть может, ей больше не представится шанс узнать, что это такое — быть с мужчиной. По крайней мере, с мужчиной, к которому у нее столь сильные чувства. До сих пор ни к одному из представителей сильного пола Оливию не влекло так, как к нему. Ни один не выдерживал сравнения с Торном.

Торн скинул свой шелковый халат, опустился перед Оливией на одно колено и принялся снимать с нее чулки.

— Надо полагать, вы согласны разделить со мной постель этой ночью, — с едва уловимым смешком сказал он, лаская нежную кожу ее бедер.

— Вы слишком самонадеянны. Я думала, вы просто хотите заменить мне горничную на один вечер, — насмешливо ответила Оливия.

— Боюсь, я не подхожу на роль горничной по половому признаку, — искоса взглянув на нее, сказал Торн.

— Позвольте мне убедиться, — сказала Оливия и, расстегнув его жилет и рубашку у ворота, через голову стащила их, обнажив грудь, достойную гения Микеланджело. С той лишь разницей, что грудь Давида напрочь лишена растительности и тело Торна было куда теплее и отзывчивее, чем холодный мрамор статуи.

Оливия принялась было расстегивать его брюки, но Торн ее остановил.

— Моя очередь, — низко, почти рыча, сказал он и, задрав юбки до самой талии, прижался губами к чувствительному бугорку у скрещенья ног.

Оливия не могла поверить в происходящее. Неужели он действительно лижет ее там?

Приподняв голову, он спросил:

— Хотите, чтобы я продолжил?

— Да! Да! — воскликнула Оливия и, положив руки ему на голову, подтолкнула его обратно. Торн с тихим смешком повиновался.

Оливия вдруг поймала себя на том, что движется в странном ритме и с губ ее срываются стоны. Она не узнавала себя и не понимала, что с ней происходит.

— Нет, еще не время, дорогая. Вначале я хочу увидеть тебя всю, — сказал он и, обтерев губы носовым платком, принялся ее раздевать. Совместными усилиями им вскоре удалось избавить Оливию от всех ее одежд. Из покровов при ней остались лишь роскошные золотистые волосы.

— Ты — богиня, моя сладкая, — сказал он, проведя ладонью по ее груди, животу, лону. — Взгляни в зеркало. Я хочу, чтобы ты видела то, что вижу я.

— Зеркало? — Она оглянулась и увидела, что они оба отражаются в висящем напротив зеркале. Со странной отстраненностью она подумала о том, что, наверное, зеркало здесь появилось не просто так. Скольких женщин Торн приводил сюда, в эту комнату с зеркалом?

И в то же время, глядя в его полные желания глаза, глядя на его ласкающие ее руки, она млела от желания.

— Когда наступит мой черед? — спросила она. — Я тоже хочу видеть вас обнаженным.

Торн не заставил себя ждать.

При всех своих скульптурных формах, он все же мало походил на статую. Он был гораздо больше как мужчина, чем Давид Микеланджело.

Оливия сглотнула комок в горле и потянулась рукой к тому месту, что так ее потрясло.

— Не сейчас, моя сладкая, или я не смогу сделать все как надо.

— А разве это можно делать правильно и неправильно?

— Да. Вроде того. Я покажу вам, как надо. Только не будем с этим тянуть. Долго я не выстою.

Устроившись у нее между ногами, Торн, нависнув над Оливией, спросил:

— Вы уверены, что хотите этого?

— Откуда мне знать, если это у меня в первый раз?

— Еще не поздно. Велите мне остановиться, и я остановлюсь. Если вы этого хотите.

— Не останавливайтесь, — прошептала Оливия. Для нее точка невозврата была уже позади.

— Слава богу, — прохрипел Торн.

Вначале ей было больно. Больно и страшно. Ей казалось, что он просто не может в ней поместиться.

Кажется, Торна посетили те же мысли.

— Ты такая тугая, моя сладкая. Там так влажно и тепло.

— Вы уверены, что все идет правильно?

— О да, можете мне поверить, — выдавил он. — Для меня правильнее не бывает. Но я не думаю, что первый раз… так же прекрасен для девственницы. Я постараюсь сделать все как можно лучше.

Схватив подушку, он подсунул ее под спину Оливии, и изменение позы действительно принесло облегчение.

— Лучше? — хрипло спросил он.

Оливия кивнула. Говорить она не могла. Кажется, чем глубже он продвигался в ней, тем больше становился. Но затем он прикоснулся рукой к бугорку, сосредоточию самых острых и приятных ощущений, и тогда словно прорвалась дамба, и поток наслаждения захлестнул ее.

Никогда прежде она ничего подобного не испытывала, и все, что ей оставалось, это крепче держаться за него в надежде, что он возьмет ее туда, куда одной ей не долететь.

Она чувствовала, как напрягаются его мышцы, видела, как кровь приливает к его лицу. Он впивался в нее горящим взглядом, прожигая ее насквозь, и вот она уже все чаще и выше поднималась навстречу его толчкам. Она чувствовала, что новый поток наслаждения вот-вот прорвет невидимую дамбу.

Их крики слились в один, а потом, когда Торн, все еще в ней, прижался губами к ее виску, и сердце его уже билось ровно, она почувствовала, как по всему ее телу растекается приятная истома. Оливия была довольна собой, довольна жизнью, довольна всем. Она нашла свое место в жизни, и это место было здесь —