Мёртвые девочки никогда не проболтаются - С. Дж. Сильвис

каждым шагом, и тень над моей головой сгущалась. Возвращение в Святую Марию, где все поверили в ложь обо мне, было похоже на тусклую палату психушки в Ковене — как будто я снова оказалась в ловушке.

От этой мысли по телу пробежал холод, и я поспешно разорвала молчание:

— Так... Тобиас уже здесь?

Мы остановились у двери Джеммы. Она поставила коробку на пол и двинулась дальше по коридору — видимо, к моей новой комнате, раз ключи были у нее.

— Еще нет, — вздохнула она. — Он пока в доме Тэйта, то есть директора, внизу по дороге. Должен скоро приехать.

Я молча кивнула, жалея, что в этой школе не осталось никого, кому я могла бы доверять. Тобиас, брат — близнец Джеммы, которого все считали мертвым, на самом деле томился в том же месте, что и я. И именно он не дал мне окончательно сломаться за эти месяцы.

Хотя я и сама неплохо справлялась.

Я научилась понимать, кому можно доверять, и добиваться своего — естественный отбор в чистом виде. Но когда в подвале психушки я столкнулась с этим сломанным мальчишкой, брошенным и замученным без всякой причины, всё изменилось. Тобиас был самым «долгожителем» среди пациентов Ковена — так называлась скрытая программа внутри больницы. Это был самый нижний уровень психушки, где держали преступников и превращали их в настоящих монстров. А Тобиаса лидеры отчаянно пытались сделать своим главным наемным убийцей на черном рынке. Из него лепили орудие для грязной работы — вроде той, что выполнял их с Джеммой дядя. Но мы выбрались из этого дьявольского места сами, не доверяя никому, кроме друг друга.

— Я должна сказать тебе спасибо, — прошептала Джемма, мельком взглянув на меня, пока свет стеновых бра мерцал в такт нашим шагам.

— Спасибо? — сердце бешено застучало. Любой разговор о последних месяцах и о том, как мы с Тобиасом выбрались оттуда, вызывал у меня приступ тревоги. Сестра Мария пыталась вывести меня на откровенность, беспокоясь о моем состоянии после того, как узнала, что меня не отдали в приемную семью, как ей говорили. Но я не могла. Не могла говорить об этом, потому что наполовину стыдилась, а наполовину гордилась. И эта гордость за содеянное, наверное, ненормальна.

— Да, спасибо. Спасибо, что помогла Тобиасу выбраться оттуда.

— Мы помогали друг другу, — быстро ответила я, закидывая волосы за ухо. Ее тихая улыбка поймала меня прямо у двери новой комнаты, и, хотя пальцы дрожали от мыслей о случившемся и о том, что еще предстоит, я все же встретила ее взгляд и решилась затронуть то, что связывало нас. — Насчет того, что ты видела…

Джемма ненадолго опустила глаза.

— Ты о том, как ты ворвалась в ту комнату, где меня держали?

Я кивнула.

— Да.

Джемма фыркнула, и уголок ее губ дрогнул.

— Джорни, тебе не нужно передо мной оправдываться. Я узнаю бойца, когда вижу его. В таких местах выживают любыми способами.

Она протянула мне ключи, и я нерешительно взяла их. Как только она отпустила связку, я сжала пальцы — острые края впились в ладонь, словно могли стереть следы всего, что я совершила и к чему прикасалась в том прогнившем месте.

— Как будто смотришь в зеркало, да?

Я увидела белизну ее зубов, когда ее улыбка стала шире.

— Это что — то, что поймем только мы с тобой, Джорни.

Между нами повисло молчание, и она медленно начала отступать.

— Если понадобится помощь — ты знаешь, где меня найти. И Слоан тоже.

Я кивнула и развернулась, чувствуя, как бешено колотится сердце. Глубокий, неровный выдох вырвался из груди, когда я отсекла прошлое и переступила порог комнаты. Дважды проверила замок, прежде чем сесть на кровать — и ощутила себя в ловушке, будто ничего и не изменилось.

Глава 3

Кейд

Пыль взметнулась из книги, когда я резко захлопнул её дрожащей ладонью. Грудь сжало от вопросов, похороненных глубоко внутри, и как только Джорни скрылась в своей комнате, я выскользнул из узкой ниши в конце коридора, залитой лунным светом, и прошептал имя девушки моего лучшего друга.

— Джемма.

Она взвизгнула — полусдавленно — и резко обернулась.

— Кейд! Ты что тут делаешь?

Я усмехнулся, проходя мимо комнаты Джорни, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не постучать ей в дверь. Она так близко… и так, чёрт возьми, далеко.

Помятый потрёпанный буклет я засунул в задний карман — не в настроении был делиться своим новым увлечением, которое скрывал от посторонних глаз. Затем зашагал в ногу с Джеммой. Отбой уже прошёл, но, похоже, ни одному из нас это не мешало — да и шла она туда же, куда и я.

Джемма в последнее время фактически стала моим третьим соседом по комнате, и чаще всего мне приходилось перебираться к Брентли, потому что Исайя и Джемма ни на йоту не стеснялись трахаться при компании.

Хотя… беру свои слова назад. Джемма старалась быть тактичной. Исайя — нет.

И он не привык слышать «нет» почти ни в чём. Полагаю, Джемме было непросто ему отказывать. Главарь Бунтарей и бывший наследник крупнейшего оружейного бизнеса на Западном побережье, он не терпел возражений. Хотя… Джемма была единственной, кому сходило это с рук.

Я уставился на длинный, мрачноватый девичий коридор, сознавая, что провёл здесь слишком много времени за последние месяцы, пытаясь выкинуть кое — кого из головы. Вопрос сорвался с губ быстро, будто я торопился получить ответ, который, возможно, не хотел слышать.

— На что только что намекала Джорни?

Джемма редко говорила о Ковене, и я её понимал. Когда мы, Бунтари, переступили их порог месяц назад, для меня это было не впервой. Я знал, что это за место: ад.

Джемма резко остановилась и задрала свой хрупкий подбородок.

— Меня не должно удивлять, что ты подслушивал.

— Тогда почему ты выглядишь так, будто удивлена? — парировал я, смотря сверху вниз.

Она закатила глаза, но не смогла скрыть лёгкую усмешку.

— Вы, Бунтари, такие назойливые.

— Только с теми, кого любим.

— Я думала, для вас такого слова не существует.

Я сжал челюсть, чувствуя, как напрягаются височные мышцы. — Для Исайи этого слова тоже не существовало пару месяцев назад. А теперь взгляни на него.

Джемма остановилась и повернулась ко мне в паре шагов от развилки коридора. Свет с лестницы, разделявшей мужское и женское общежития, падал на её лицо, и в её взгляде застыла жалость.

Джемма была единственной в этой школе — помимо Бунтарей, — кто знал меня достаточно