После развода. Бывшая любимая жена - Анна Томченко

Губы потрескавшиеся, воспалённые глаза — красные, нервные, дрожащие пальцы то и дело дотрагивались гладкой стеклянной поверхности, а потом рука обессилено падала.

— Почему со мной? — Спросила София не глядя на меня. — Почему со мной? Я же ничего плохого не сделала. Я же… Я просто хотела, чтобы Родион знал. Все знали. Почему мой ребёнок?

Я стояла позади неё и держала свои ладони на её плечах. Старалась притянуть к себе. София похудела за эту неделю килограммов на восемь и было непонятно, в чем душа держится.

— Я сообщение увидела. Назар хотел свою фирму открывать, он машину мою продал. — Крупная дрожь прошла по её телу. — Мне рожать со дня на день, а он семейную копилку растормошил. Все в бизнес, все в бизнес. И непонятно, что с этим бизнесом будет. Я ничего не тратила, хотела, чтобы у Назара обязательно все получилось. Я поэтому и лежала постоянно на сохранении, потому что государственная больница так определяла, в частной может быть по-другому было бы. Я перестала наблюдаться в той клинике, где до этого была. Перешла в женскую консультацию. А потом сообщение: “дай денег, дай денег”. Я думала, что там все страшно, плохо, что он с ней спит. Он мне начал объяснять, что нет, это было один раз. Это было перед свадьбой Родиона и ничего такого. Я говорю: ну зачем ты тогда так себя ведёшь? Зачем ты потакаешь ей? Он такой-”что мне сейчас скандал в семье устроить? Не собираюсь я разбираться и трясти грязным бельём”. Мою машину продал. А ей деньги переводил. Я в женской консультации наблюдалась, а у неё нянька, уборщица. Я вот стою, ребёнка своего на руки взять не могу, а у неё Маруся. И где в этой жизни справедливость?

— Софа, иди сюда. — Хрипло прошептала я, прижимая невестку к себе.

Она развернулась у меня в руках, ткнулась носом в грудь. Рыдания сотрясали её, а я могла только проводить ладонью ей по волосам и шептать, что все будет хорошо.

— Мне его даже не дали. Мне не дали моего малыша. Там было так страшно. Там врачи кричали. Говорили, что это не роды, а потом забрали его у меня и не пускали. Я даже посмотреть на него не могла. Я пыталась выйти, а они меня ругали, говорили, что ничего я там хорошего не увижу. Вот он лежит мой. Слишком маленький. Я не знаю смогу ли я выйти с ним с больницы.

Кофта тут же стала мокрой от её слез. Я прижимала её к себе, целовала в висок.

— Все будет хорошо. Я обещаю, я обещаю. — Шептала я, стараясь сама прийти в себя.

— Назар говорит, что я не контролирую себя, что я с ума схожу. Мне даже ребёнка не дали на руки. Я уже сколько времени лежу, а я не могу подойти к нему. Мне поцеловать его охота. Ты же видишь какой он маленький? И он не набирает вес. И вообще, выйдем ли мы отсюда вместе?

София согнулась пополам. Я постаралась её перехватить, чтобы она не упала на пол, но в итоге вместе с ней села. Она обняла себя за плечи, стала раскачиваться.

— Я не знаю, что нас ждёт. Может быть, я вообще не смогу взять его на руки. Мне медсестра говорила, что там с лёгкими проблема и вообще все плохо. Настолько плохо, что я не знаю…

Объятия были пропитаны горем. Я чувствовала, как по капле из меня уже вытекала жизнь. София плакала чуть ли не кровавыми слезами, захлёбывалась словами. Я старалась хоть как-то её привести в себя.

Но пока мы сидящие в коридоре, хотели справиться с собственными страхами, медсестра, которая за этим за всем наблюдала, опять вызвала врачей. Пришла санитарка, стала поднимать Софию с пола, а она упиралась, кричала, говорила, что не хочет уходить отсюда, она хочет смотреть на сына. Её никто не слышал. Её вывели из коридора и проводили в палату, куда я заявилась десятью минутами позднее. София лежала под капельницей, безумными глазами рассматривала стену.

— Пусть лучше я умру. Пожалуйста, пожалуйста. Пусть лучше я умру. — Шептала она. — Пусть лучше я умру, чем мой малыш никогда не услышит слова колыбельной… Обернусь я белой кошкой и залезу в колыбель. Я к тебе, мой милый крошка. Я теперь твой менестрель…

Я вытирала дрожащими руками слезы. Хотела хоть что-то сделать, хоть как-то помочь.

И уезжая из перинатального центра, я не назвала адрес своей квартиры. Я назвала другой.

И двигаясь к лифту, я пыталась успокоиться, потому что знала, что он разозлится, когда увидит слезы.

Я постучала в дверь и буквально через пару мгновений Адам открыл её мне.

Мы застыли на пороге: я со слезами на глазах и просьбой, которая витала в воздухе между нами. Он с сосредоточенным лицом, с осознанием, что что-то случилось. Я всхлипнула, шмыгнула носом, тихо произнесла:

— Софа. София.

Адам качнулся ко мне. Горячие руки схватили за плечи. Он прижал меня к своей груди, обнял. Уткнулся носом мне волосы. Я слышала, как оглушающе билось его сердце.

— Я все исправлю, обещаю.

Рыдания сдавили горло. Я от бессилия и боли не знала, что делать.

Поэтому просто обняла его.

Глава 61

Адам

Через неделю забрал Устинью домой.

Слава Богу, криворукие нерадивые врачи, которые меня боялись и обходили третьей стороной по отделению, все-таки смогли сделать тест на генетику. И бедный трясущийся мужичок, раскладывая передо мной анализы, сидел и заверял:

— Адам Фёдорович, все хорошо. Вот посмотрите, вот видите, никаких нарушений нет.

— Это точно хорошая лаборатория? — Спросил я, глядя поверх головы врача.

— Да, да, будьте уверены, если вы хотите, мы можем ещё в нескольких лабораториях пересдать.

— Пересдайте, — произнёс я, не привязываясь, не доколупываясь, а просто стараясь снизить вероятность ошибки.

Мне не хотелось, чтобы мой ребёнок как-то страдал, мне не хотелось, чтобы Тина страдала.

— Но смею вас заверить, что с малышом действительно все хорошо. Мы через промед посмотрели все заключения узи недавние, все идеально, сердцебиение хорошо прослушивалось.

Я кивнул. Устинью не стал в это посвящать, ей сейчас и так нелегко, она боится за мать, она боится за Софию, она боится за Родиона. Почему-то казалось, что мне хотелось, как в мультике крокодил Гена: «Гена, давай я возьму чемоданы, а ты возьмёшь меня» вот так и у меня с Устиньей. Она переживала