Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

Типичная ситуация. Я спрашиваю о новой постановке в Париже, и он с удовольствием рассказывает. Это балетная интерпретация оперы Пуччини, и Антуан подробно описывает хореографию. Завораживающе. Раньше я не слышала, чтобы он так подробно говорил о творческом процессе. Да и вообще мы никогда не общались один на один, тем более за бокалом вина.

Что-то в душе откликается, когда я снова слышу о балетном мире. Говорить о балете, даже просто думать о нем, будто достаю из головы целый словарь, которым не пользовалась последние месяцы.

Первый бокал вина сменяется вторым, затем третьим, а он все еще не спросил о бедре. Зато интересуется моей нынешней работой.

— Сейчас я работаю няней, — говорю я с кривой улыбкой. — Это приносит удовлетворение и оплачивает счета, пока бедро заживает. Думаю, через пару месяцев все придет в норму.

Он поднимает брови.

— Ах да, черт, точно. Уже лучше?

— Да, намного, — киваю я. — Делаю упражнения, чтобы сохранить гибкость.

Антуан одобрительно мычит.

— Хорошо, хорошо. Ты была прекрасной танцовщицей.

От этих слов становится тепло.

— Спасибо.

— Твои фуэте завораживали. Очень полезно в балете, — в его взгляде появляется игривость и... легкий флирт. — Скажи, ты свободна?

Я замираю.

— Эм, да.

Он протягивает руку через стол и берет мою, лениво перебирая пальцы.

— Все мы в этом бизнесе такие, — говорит он с кривой улыбкой. — Ни отношений, ни любви, только работа и боль. Все одиноки, но что поделать, это балет.

Я застываю от шока.

Труппы иногда становятся слишком «близкими» буквально за выходные. Танцовщики меняют партнеров по постели так же часто, как и на сцене. Но когда «художественные руководители» спят с балеринами — это уже другая история. Такое случается. Реже... но о его репутации я наслышана.

— Изабель... — его пальцы лениво постукивают по моей руке. — Ты была прекрасна на репетициях. Кажется, я наблюдал за тобой чаще, чем следовало бы.

О.

Нет.

В груди что-то болезненно сжимается, и последние надежды, которые я лелеяла, рассыпаются в прах.

— Я слышала о твоей... репутации, — говорю я. — Не похоже, чтобы ты страдал от одиночества.

Он оскаливается в улыбке.

— Одиночество бывает разным. Да, я не прочь повеселиться с балеринами, но только не из труппы, которой руковожу.

Это ложь, думаю я.

Его взгляд смягчается.

— Но теперь, когда уезжаю из Нью-Йорка... хочу запомнить это время. Воспользоваться тем, что осталось. Разве ты не хочешь того же?

Требуется несколько секунд, чтобы осознать его слова. Чтобы попытаться вложить в них хоть какой-то смысл, но не получается и это больно.

— Я думала, ты хотел поговорить о танцах, — голос звучит неестественно ровно.

Смотрю на его руку, лежащую поверх моей, и та кажется чужой. Не той рукой, не тем прикосновением, о котором мечтала годами. Не той рукой, которая стала для меня родной.

Антуан усмехается.

— О танцах? Ах, если бы было для тебя место? О, Изабель, никогда не говори никогда, — его пальцы сжимают мои чуть сильнее. — Мы хорошо проведем время, ты поправишься, и... посмотрим. Возможно, да?

Я отдергиваю руку. Разочарование накрывает с головой, давя на грудь, будто тяжелый камень, приковывающий к земле. Хочется, чтобы она разверзлась подо мной и поглотила целиком. Унесла подальше.

— Спасибо за вино, — говорю я. — Мне пора.

Он откидывается на спинку стула, цокая.

— Уже уходишь? Что-то не так? Давай, выпьем еще. Тебе ведь можно, ты больше не танцуешь!

Интересно, это его обычная схема? Антуан так развлекается с бывшими балеринами труппы, заманивая их призрачной надеждой на возвращение?

Мне душно, нужно глотнуть холодного ноябрьского воздуха. Нужно сбежать.

— Спасибо, — повторяю я. — До свидания.

Я выскакиваю из ресторана, на ходу накидывая пальто. Только не плачь, твержу себе. Глаза предательски горят, но я сжимаю кулаки и иду вперед. Нельзя ждать такси у входа.

Мало ли, вдруг Антуан тоже скоро выйдет.

Набираю Маку сообщение онемевшими пальцами:

Я: Жду у закусочной на углу.

Через три минуты подъезжает знакомый черный седан. Я с облегчением ныряю внутрь. Мак открывает дверь с неизменной улыбкой, и я погружаюсь в мягкие кожаные сиденья, скрытая тонированными стеклами. Странно, как эта машина начинает казаться вторым домом. В кармашке переднего сиденья лежит планшет, который мы берем в долгие поездки с детьми, и рюкзачок с их любимыми перекусами.

Мак трогается с места. Я пытаюсь ровно дышать, но боль в груди не отпускает. Как будто не могу вдохнуть полной грудью.

Он смотрит на меня в зеркала заднего вида.

— Все в порядке, Изабель?

— Да, — говорю я. Но качаю головой, уставившись на узорчатую строчку кожаного сиденья. — Нет. Все пошло не так, как я надеялась.

Голос Мака становится глубже.

— Кто-то тебя обидел?

— Да, но не физически. Я... Боже, какая же я дура, — предательская слеза скатывается по щеке. — Такая дура.

— В подлокотнике есть салфетки, — мягко говорит он. Машина плавно ускоряется, направляясь к Верхнему Ист-Сайду. — И если захочешь поговорить, я довольно неплохой слушатель.

Дорога занимает не больше десяти минут. К моменту прибытия я более-менее прихожу в себя, хотя до спокойствия еще далеко. Всего десять вечера. Дети давно спят... но не Алек.

Не знаю, хочу ли, чтобы он видел меня в таком состоянии.

Тихо отпираю дверь. Квартира встречает меня мягким светом бра в прихожей, широкими дверными проемами. Нужно пройти через всю гостиную, чтобы добраться до комнаты.

Из телевизора доносятся приглушенные голоса дикторов, похоже новости. Легкий стук клавиатуры. Он работает на диване.

Делаю глубокий вдох и прохожу в зал.

Алек поднимает голову.

— Привет, — но тут же хмурится, заметив мое лицо. — Изабель?

— Все нормально, правда.

Он одним движением откладывает ноутбук и встает.

— Что случилось?

Я качаю головой, и слезы начинают течь ручьем. В этот раз не могу их остановить.

— Я полная идиотка.

— Нет, это не так, — он обнимает меня за талию, другой рукой бережно касаясь щеки. В голосе появляется сталь. — Что случилось? Кто тебя обидел?

— Я сама и дурацкие надежды.

Он хмурится, в глазах мелькает беспокойство.

— Так не бывает.

Я прижимаюсь лбом к его плечу и даю слезам течь свободно. Почему вообще думала, что эта встреча вернет меня в балет? Теперь надежды кажутся такими глупыми, такими наивными.

Возможно, для меня просто нет пути назад.

Алек гладит меня по спине, крепко прижимая к себе.

— Милая, — бормочет он. — Пойдем. Давай... вот так.

Он ведет меня в спальню и закрывает за нами дверь. Направляюсь к кровати, Алек ложится рядом, и я приникаю к его груди. Слезы не останавливаются.

Похоже на еще одну смерть моей карьеры. Может, и преувеличение, но