Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

Дверь закрыта. Путь отрезан.

Изабель Моралес балерина. Эта личность будет медленно стираться, как надпись на потрепанной бирке. Она поблекнет, и постепенно появится новая: Изабель Моралес няня. Инструктор по йоге. Студентка.

Но сейчас я просто Изабель, потерянная Изабель.

Рука Алека медленно гладит мои волосы. Его грудь твердая под щекой, ровно поднимается и опускается в такт дыханию.

— Расскажи, — говорит он.

Я закрываю глаза.

— Он не хотел, чтобы я снова танцевала. Ни в Нью-Йорке, ни в Париже.

— А что хотел? — голос Алека становится жестче.

— Просто переспать со мной.

Его тело напрягается, в голосе появляется ярость.

— Он что?

— Да, — я усмехаюсь, но в этом нет ни капли веселья. — Я даже... даже не могла представить, что он позвал меня по этой причине. Думала, он помнит, как я танцую. Что хочет узнать, как бедро. Но я для него просто еще одна девушка, которую попытался затащить в постель.

Алек что-то бормочет у моего виска, объятия становятся крепче.

— Мне так жаль.

— Я больше не буду танцевать, — говорю я, и новая волна горя накрывает с головой.

Я прячу лицо у его шеи. Это уже второй раз, когда плачу в его объятиях из-за этого. На два раза больше, чем вообще планировала.

Первый раз был совсем другим. Тогда это была сиюминутная боль из-за потери профессии. Сейчас больше похоже на потерю личности.

Осознание, что дороги на сцену больше нет.

— Ты рассматривала другие варианты?

— Да, — тихо отвечаю я. — Но каждый из них ощущается как поражение.

— Другие профессиональные балерины ведь меняли карьеру, — говорит он, берет меня за колено и перекидывает ногу через себя. — Чем они занялись?

Этот вопрос заставляет слезы замедлиться.

— Их жизни очень разные. Если были достаточно известны, некоторые становятся... экспертами в этой сфере. Но большинство... я не знаю.

— Можешь связаться с кем-то из них? Попросить совета?

Я моргаю, уткнувшись в его рубашку.

— Да. Наверное.

— Хорошо, — бормочет он, пальцы медленно скользят по моим волосам, спускаются к спине. — И пока будешь этим заниматься, передай контакты хореографа.

— Зачем?

— Потому что хочу быть уверен, что он больше никогда не найдет работу.

Я слабо усмехаюсь, но Алек не смеется в ответ. Делаю глубокий вдох, затем еще один. Позволяю последним слезам уйти.

Приподнимаюсь на локте и смотрю в глаза Алека. Они твердые, полные заботы и едва сдерживаемой ярости.

Я провожу пальцами по его скуле.

— Как ты справился?

— С чем?

— Ты потерял будущее, которое планировал. Будущее, которое, как ты думал, наступит. Твою... личность мужа. Как это не разорвало на части?

Он стирает слезу с моей щеки большим пальцем, заводит прядь волос за ухо.

— Разорвало, — тихо признается он.

— О...

— Но у меня были другие роли, милая. Две другие. Я был новоиспеченным отцом и Коннованом. Это не давало сломаться. У тебя тоже есть другие ипостаси.

— Сейчас они кажутся такими незначительными.

— Конечно, кажутся. Но ты их найдешь. Ты сестра и дочь. Ты друг. Ты упорно работаешь. Ты добрая, — последнее слово дается с трудом, его большой палец скользит по моей нижней губе. — Ты встанешь на ноги. Все так делают, даже если путь адски болезненный.

Я делаю дрожащий вдох.

— Ты справился.

— Разве? — в его голосе проскальзывает нотка иронии. — Да, пожалуй. Мы все справляемся.

— Даже не представляю, как тяжело тебе было. Двое детей, и ты совсем один...

Его пальцы касаются завитка моего уха, осторожно проводят по раковине.

— Сэму было всего полгода, когда она умерла. А через год я стал генеральным директором.

— Не могу поверить, что ты совмещал это. Что до сих пор совмещаешь.

— Судя по твоим словам, не слишком хорошо получается, — уголки его губ приподнимаются.

В голосе нет упрека, лишь спокойное принятие.

Я качаю головой.

— Нет, нет, у тебя прекрасно получается. Это впечатляет. Ты впечатляющий.

— Мне помогают. В том числе ты. А вот ты действительно впечатляешь. Дети тебя еще не сломали. Это я восхищен.

Пальцы скользят по его лицу. По виску, по темным бровям. К щетине, которая делает его старше и грубее. Обожаю, когда Алек не бреется.

— Ты не улыбался первые несколько лет, что я тебя знала, — бормочу я.

Он хмурится.

— Правда?

— Да. И сейчас редко. Но в начале... было ощущение, что ты носишь в себе что-то тяжелое. Держишь все внутри.

Алек делает долгий выдох и закрывает глаза. И я с ужасом понимаю, что только что нарушила неписаные правила. Он с самого начала дал понять: мы не говорим о его покойной жене, не говорим о горе, и Алек не ищет отношений.

Но затем он снова открывает глаза.

— Думаю, ты тоже так делаешь. Может, поэтому я это распознал.

Алек стирает последние следы слез с моей щеки. Кончик его пальца задерживается на моих губах, медленно водя по ним круги.

— Хочешь побыть одна?

Я качаю головой.

— Нет. Не уходи.

— Не уйду, — он притягивает меня ближе, касаясь губами моих.

Сначала поцелуй нежный, но быстро становится глубже. Я хочу утонуть в этих ощущениях, оставив грусть позади. Хотя бы на время.

Я расстегиваю его рубашку, пальцами скользя по груди. Обожаю проводить ногтями по этой коже: он всегда стонет, как и сейчас. Один из моих самых любимых звуков.

Его рука запускается в волосы, другая ложится на бедро, прижимая меня плотнее.

Но затем Алек отрывается от моих губ.

— Прости. Ты расстроена.

— Я хочу тебя, — шепчу я, свободной рукой играя с пряжкой ремня.

Он хрипло выдыхает.

— Да?

— Да.

Алек переворачивает нас.

— Что ж, — говорит он, снова целуя меня. — Позволь улучшить твое состояние.

Он снимает с меня одежду, предмет за предметом, пока не остаюсь полностью обнаженной. Алек покрывает мою кожу поцелуями с той преданностью, к которой я уже привыкла. Он никогда и ничего не делает наполовину.

Раздвигает мои ноги, целует внутреннюю поверхность бедер, пальцы скользят вдоль щели.

Я закрываю глаза, погружаясь в ощущения. Ему нравится это делать. И судя по тому, как Алек стонет, когда лижет меня, ничего не изменилось.

— Такая красивая, — бормочет он.

Дыхание учащается с каждым влажным прикосновением его языка. Алек предается моему удовлетворению, будто нет временных рамок, никакой цели, а только наслаждение процессом, и я все глубже погружаюсь в мягкость постели. Волны удовольствия накатывают одна за другой, каждая сильнее предыдущей.

Он вводит палец внутрь, изгибая, и от этого дополнительного давления я вздыхаю. Пальцы впиваются в его коротко стриженные волосы.

Я не думала, что смогу кончить. Просто хотела, чтобы он прогнал грусть теплом, что возникает между нами, чтобы