Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Я чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза. Они были полны нежности — но не слабой, мимолётной — а глубокой, сдержанной, сильной. Такой нежности, которой редко удостаиваются. Лоренц не отводил взгляда.

— Теперь моя очередь благодарить тебя за то, что ты рядом со мной, Офелия? — с лукавой ухмылкой он поддел своим носом мой, словно играючи. — У тебя такие красивые пшеничные волосы…

Он провёл рукой по распущенным прядям, задержался на одной, поднёс её к губам и коснулся — так осторожно, будто боялся разрушить магию момента. Мурашки пробежали по моей коже, и я на мгновение прикрыла глаза, затаив дыхание.

Рядом с ним я была как под летним, ласковым солнцем — всё становилось ярким, живым, обнадёживающим. Но стоило этому свету исчезнуть, как на смену приходила луна — холодная, отстранённая, не дающая ответов. И именно луна, казалось, начала вступать в свои права.

— Сегодня утром уже арестовали пару человек в Нижнем городе, — проговорил Лоренц, слегка отстранившись. Я выпрямилась и облокотилась на деревянный столб беседки, вслушиваясь. — За оппозиционные высказывания. Против короны, разумеется. Совет уверен, что это дело рук «простого люда», не Верхнего города.

Он говорил спокойно, но в голосе чувствовалось напряжение.

— Отец был вне себя, когда получил письмо, — продолжил он, — но, увидев, что город не особо скорбит по поводу смерти Императора, немного остыл.

Он откинулся на спинку лавки, раскинув руки по обе стороны, как человек, который на мгновение хочет почувствовать тяжесть мира на плечах — и тут же избавиться от неё.

— Нам нужно как можно скорее устроить тот бал, о котором ты просила. Агнесс должна появиться в свете. Документы о переносе заводов уже подписаны — осталось немного, а эта новость должна приостановить процесс.

Я слушала его, чувствуя, как наше вчерашнее утро превратилось в сегодняшнюю бурю. И всё, что казалось простым, теперь звучало как игра на грани.

— А тот факт, что она девушка… — я запнулась, но всё же решилась закончить фразу, — разве это не осложнит её восхождение на трон?

Этот вопрос давно вертелся у меня на языке, и теперь, высказанный вслух, он будто повис в воздухе с тяжестью, которую невозможно было игнорировать.

Лоренц нахмурился, взгляд его стал задумчивым. Он медленно поднял глаза на меня — в них была неуверенность, как будто он искал в моём лице поддержку или хотя бы подсказку.

И вдруг на меня навалилась вся непомерная тяжесть этой внезапно возникшей задачи. Как будто буря, доселе бушевавшая во мне, наконец прорвалась наружу. Мысли путались, тревога росла, и в голове не было ни единого ясного ответа. Я надеялась, что у Лоренца, как у человека, привыкшего мыслить стратегически, вскоре найдётся план.

Я наблюдала за тем, как на его виске вздулась тонкая жилка — признак раздражённого напряжения. Он резко подался вперёд, положив локти на колени, сцепил пальцы в замок и опустил на них подбородок.

— Тут дело не только в харизме, — наконец сказал он, и голос его звучал уже иначе: твёрдо и продуманно. — Это вопрос стратегии. Без поддержки двора — никуда. Нам необходимо собрать союзников. Без них мы не сможем ни доказать её происхождение, ни обеспечить ей трон. Агнесс должна появиться не просто как наследница — она должна быть окружена щитом.

— Всё же безрассудно со стороны Императора спрятать дочь, а потом надеяться, что её с распростёртыми объятиями примет народ, — пробормотала я, не скрывая сомнения.

— Я не думаю, что он собирался умирать до того, как всё успеет устроить, — сухо отозвался Лоренц.

Я опустила глаза, почувствовав лёгкий укол стыда за сказанное.

— Да, ты прав… — призналась я.

Ветер усилился, растрепав мои волосы. Я тщетно пыталась пригладить их, но пряди упрямо путались между пальцами. Садовые фонари в лабиринте один за другим начали вспыхивать, бросая мягкий свет на узкие дорожки. Время неумолимо подталкивало нас к прощанию.

Лоренц заметил это, подошёл ко мне и мягко провёл рукой по моим волосам, заправляя выбившуюся прядь за ухо. Затем поправил пиджак, что лежал на моих плечах, и с лёгкой улыбкой сказал:

— Мы со всем справимся, зайчонок.

Я сощурила глаза в демонстративной обиде.

— И ты туда же!

Развернувшись, я прошла мимо него, высоко подняв голову, словно вырвавшись из плена собственных тревог и не желая больше чувствовать себя слабой. Я шла с чувством достоинства, хотя и воровато ловила в себе ожидание, что он пойдёт за мной.

— Офелия! Я пошутил! — донёсся его голос мне вслед, полный весёлого раскаяния. Я обернулась и увидела, как он бежит за мной, лицо его светилось беззаботной радостью, как солнечный луч, пробившийся сквозь грозовые тучи лабиринта. — Честно! Больше не буду!

Глава XIX

Когда мы с Лоренцем вернулись на банкет, зал всё ещё был полон — будто никто и не задумывался покинуть его раньше времени. Неужели окружение императора в Верхнем городе действительно скорбело? Или же смерть правителя стала удобным поводом для новой охоты — на слухи, на должности, на власть?

Лица были словно маски: одни скорбные, другие слишком оживлённые, третьи сдержанно напряжённые. Каждый гость казался частью странной мозаики, в которой невозможно было отличить искренность от притворства. Говорили шёпотом и громко, в углах и в центре зала — о наследии, о реформах, о регенте. О моём отце.

Да, Ольгард сейчас — регент. Но сколько ещё? Дни подобной власти нередко коротки, и достаточно одного неосторожного движения, чтобы всё изменилось. Новая эра или старая в обёртке? В воздухе витало тревожное предчувствие.

Лоренц пообещал обсудить бал. Мы быстро наметили идею: дебютантки из знатных семейств, чтобы в их числе — и Агнесс. Параллельно я предложила пригласить туда одарённых детей из школы — дать им возможность заявить о себе, пусть даже через музыку, поэзию или науку. Он кивнул, улыбнулся, поцеловал мою руку и поспешил отыскать отца. А я задержалась у длинного стола с закусками, вдруг почувствовав, как сжатый внутренний узел начинает слабеть — организм просил хлеба, а не зрелищ.

И в этот момент — тихий голос за спиной, острый, как кинжал.

— Когда ты перестанешь носить пиджаки этой… дворняжки?

Я обернулась медленно. Голос был Нивара. Конечно. Его интонация, как всегда, приглушённая, но пропитанная ядом. Взгляд — спокойный, но надменный. Высокомерие, холод и что-то ещё — невнятное, почти звериное —