Хризолит и Бирюза - Мария Озера

не моментальная реакция Нивара, я бы познакомилась с песочным полом поближе. Ноги дрожали, а губы моего спасителя растягивались в довольной ухмылке. Вцепившись в его руку, я подняла глаза на него. Честно признаться, не знаю, что он видел в зеркалах моей души, но его лицо, одаренное природой надменной строгостью, казалось сейчас таким расслабленным.

— Я… — мне хотелось сказать, что мне следует уйти, покинуть его, оставить всё это позади. Но звуки, которые пытались сорваться с моих губ, напоминали скорее лепет младенца. — Мне…

И вновь эта знакомая, пугающе уютная близость окутала нас. Нивар шагнул ко мне и протяжно, с той едва уловимой нежностью, что ранит сильнее грубости, коснулся моих губ. Я не устояла и ответила на поцелуй — не из вежливости, не из долга, а потому что хотела этого всем своим существом.

В это мгновение по дворцу пронёсся звон колокола — сигнал к минуте молчания в память об ушедшем правителе. Всё стихло, будто сам воздух застыл в безвременье. Я не могла отстраниться, не могла сбежать — не от звона, не от себя, не от Нивара.

Бросив на него быстрый взгляд, я вдруг увидела, как резче прорисовались черты его лица. Сейчас он выглядел так, будто сам был частью этого траура — красивой, трагичной фигурой из живописного холста. Но я знала: за этим спокойствием прячется буря. И чем тише он снаружи, тем сильнее пульсирует напряжение внутри.

Он, словно почувствовав мой взгляд, обернулся. В его глазах мелькнула искра — то ли вызова, то ли боли. Я ухватилась за неё, как за спасительный канат, и попыталась разгадать, что творится в нём, в этом человеке, который путает мои мысли и желания, врывается в мою жизнь, не спрашивая разрешения.

Как это глупо. Вот сейчас — я чувствую с ним невероятную близость. Хочу знать, кто он. Хочу касаться, вдыхать, держать. А в следующую секунду — я вспоминаю о реальности, где ждут долг, решения, обязательства. Злюсь на него — и на себя. Он рушит мой порядок, он подкидывает мне чувства, с которыми я не справляюсь.

Никогда раньше мне не было так трудно совладать с собой. Никогда не было так стыдно — и так невыносимо сладко.

— Нам следует вернуться, — сказал мужчина тихо, почти сдавленно.

— Но я не хочу, — прошептала я, как будто это могло изменить хоть что-то. И тут же встретила его взгляд — удивленный, почти тронутый. Он взял мою руку, сжал её в своей и, не произнеся ни звука, одними губами прошептал: «Я знаю».

Глава XX

Через несколько дней после поминок Лоренц прислал письмо с просьбой посетить особняк его отца в Нижнем городе — обсудить дальнейшие действия в отношении Агнесс Гарибальди.

Помимо приглашения от моего дражайшего друга, в пачке утренней корреспонденции уже который день лежало письмо от Кристы, которое я так и не решалась вскрыть. Сам факт, что она знала кое-какие подробности моей жизни и умолчала о них, заставил меня усомниться в искренности нашей дружбы. Я невольно стала держать её на расстоянии — небольшом, но достаточном, чтобы защитить свои планы от постороннего вмешательства.

Я знала: рано или поздно придётся столкнуться с содержимым этого письма. Но стенка, выстроенная вокруг сердца, крепла с каждым днём. В глубине души я понимала — это не решение. Криста всегда была человеком, которому я могла доверять без оглядки, но что-то изменилось. Я мучительно перебирала в памяти наши общие моменты — и вдруг начала ощущать, что в каждом из них пряталась тень недосказанности.

Было невыносимо осознавать, что стремление к идеалу — естественная черта человеческой природы. Не знаю, каким идеалом жила Криста, но мы обе с детства искали, мечтали, надеялись, бросали вызов самим себе. И в этом бесконечном поиске так легко потерять из виду то, что уже есть: дружбу, преданность. Мы часто не замечаем, что окружает нас, в постоянной гонке за недостижимым.

Почему я так крепко держусь за прошлое? Я понимаю: оно — не только счастье и свет. Там есть горечь утрат, сожаления о сказанном и несказанном. Но именно эти переживания кристаллизовали мою личность, придали ей форму. Каждая ошибка, каждое падение — ступень на пути, который я прошла. И я спрашиваю себя: может ли быть ценна эта нить, связывающая меня с тем, что уже не изменить?

Я пытаюсь простить себе эти ностальгические метания. Учусь жить в настоящем, но мысль о том, как легко можно потерять всё, не отпускает. Этот внутренний конфликт требует осмысления. Возможно, именно в честном признании своих чувств я найду путь к освобождению — не держаться за тени прошлого, а распахивать объятия сюрпризам будущего.

Я должна привыкнуть к мысли, что теперь живу в мире, где мечты становятся реальностью. Успех стал моим постоянным спутником, а амбиции — частью моей сути. Я построила мир, в котором нет места горечи и сожалениям. Я стала тем, кем всегда мечтала быть… но уважаю ли себя теперь больше, чем раньше?

У меня есть история, способная увлечь любого; есть родственники, которых я считала навсегда потерянными; есть бесчисленное множество причин взобраться так высоко, чтобы эти родственники ползли передо мной на коленях — и я могла видеть, как их страх и восхищение смешиваются в особую атмосферу, в которой я расцветаю. Каждый раз, возвращаясь мыслями к своим корням, я чувствую, как будто заново распускаются лепестки цветка, слишком долго скрывавшегося в тени.

За окном донёсся голос проходящей пары, вырвав меня из плена собственных мыслей. В зеркале напротив стояла девушка, готовая сражаться за своё право на жизнь. В её взгляде не было ни тени сомнения — только гордость и сила.

Я шагнула ближе к стеклу, словно хотела войти в другую реальность, где нет преград. И вдруг поняла: я не одна. В каждом моём взгляде, в каждом преодолении копится сила, способная разрушить стены, возведённые годами. Я больше не позволю никому определять границы моего мира.

Ночная комбинация всё ещё мягко обнимала моё тело, напоминая, что пора собираться в Нижний город и претворять планы в реальность. Но ноги не слушались. Внутреннее напряжение жгло изнутри, словно невидимая рука удерживала меня на месте. Я заставила себя подняться, сделала несколько шагов к шкафу. В письме Лоренц написал, что пришлёт за мной машину в назначенный час, и теперь каждая секунда казалась слишком дорогой — я уже слишком долго пряталась в объятиях Морфея.

Клянусь, будь моя воля, я осталась бы там навечно.