Хризолит и Бирюза - Мария Озера

В углу темнел шкаф с хрустальной посудой, её гладкие грани перехватывали свет, разбивая его на холодные искры. На полу лежал мягкий ковёр, в который ноги погружались, как в густой мох. У окна — массивный письменный стол, а рядом, полускрытый за тяжёлыми гардинами, стоял сам хозяин.

Маркиз, отец Нижнего города, был неподвижен, как статуя. Его силуэт сливался с полутенью, а взгляд, устремлённый вдаль, будто цеплялся за что-то за пределами этой комнаты. Луч света, пробившийся сквозь щель в шторах, падал на его плечо, придавая фигуре почти библейское величие, но и отчётливую усталость.

— Отец, — произнёс Лоренц.

Маркиз повернулся. В его чертах читалась печаль, но она растворялась в мягкой, по-настоящему тёплой улыбке.

— Здравствуй, дорогая моя, — сказал он, указав рукой на пару диванов, стоящих друг напротив друга. Между ними, на низком кофейном столике, уже ждал фарфоровый сервиз с тремя чашками и чайником, от которого вился ароматный пар.

Придержав юбку, я опустилась на мягкое сиденье дивана, чувствуя, как подо мной пружинит его набивка, и стала наблюдать за прислугой, которая молча и уверенно разливала чай. Тонкие струйки пара медленно поднимались вверх, растворяясь в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь полупрозрачные шторы. Не знаю почему, но во мне снова зародилось странное чувство дома — такое, что заставляет расслабиться, даже когда разум шепчет, что вокруг слишком много непонятного и опасного.

Лоренц, потянувшись к своей чашке, всё же не тронул ее — он смотрел на отца внимательно, почти изучающе. На его лице мелькала тень напряжения: он слишком хорошо знал, что за мягкой улыбкой маркиза таятся заботы и тревоги, о которых тот не любит говорить вслух. Последнее время Лоренц часто замечал, как отец по несколько раз за день подходил к окну, вглядываясь в шумный Нижний город, словно там, среди узких улочек и толп, прятался ответ на мучивший его вопрос.

— Тебе нравится здесь? — тихо спросил хозяин, прерывая мои наблюдения.

Я лишь кивнула.

Лоренц сел ближе ко мне и, небрежно раскинув руки по спинке дивана, стал невесомо перебирать пальцами кончики моих волос. Его прикосновения были ленивыми, но в них чувствовалась какая-то едва уловимая нервозность.

— Мой сын уверяет меня, что тебе можно доверять, — произнёс маркиз Винтерхальтер, не меняя величественной осанки. Он взял со стола печенье, аккуратно обмакнул его в чай, поднёс к губам и откусил размякший край. В комнате разлился сладковатый аромат. Я непроизвольно улыбнулась и встретилась взглядом с Лоренцом, который всё это время не сводил глаз с меня.

— Есть ли что-то, что ты должна мне рассказать… до того, как мы начнём вести настоящий разговор? — голос маркиза был мягким, но в этой мягкости чувствовалась холодная сталь.

Его тёплый, почти отеческий взгляд задержался на мне, и в уголках глаз появились тонкие лучики морщинок. Но лёгкий прищур говорил не о простом интересе — он словно изучал каждую черту моего лица, пытаясь прочесть то, что я пыталась скрыть.

Я старалась держаться ровно, но сердце било в грудь с такой силой, будто пыталось вырваться наружу. Я не знала, что именно рассказал Лоренц своему отцу, и это внезапное ощущение неизвестности слегка дезориентировало. Кроме Жизель и Кристы, никто не знал, что Ольгард Маркс — мой отец. А значит, в моих жилах течёт кровь прямого наследника престола… наследника, который станет следующим правителем, если с герцогом что-то случится.

— Ты не должна волноваться, — тихо сказал маркиз. Его голос был низким, бархатистым, и в нём чувствовалось умение успокаивать собеседника так же легко, как и выводить его из равновесия.

Я закусила губу, лихорадочно обдумывая, стоит ли говорить правду. Это не просто личная история — это императорская тайна, способная изменить ход событий. А ещё — проверка.

Краем глаза я заметила, как Лоренц слегка напрягся, готовый вмешаться, но я не дала ему шанса. Собрав всю смелость, я выпрямила спину, посмотрела прямо в глаза Винтерхальтеру и сказала:

— Я — дочь Ольгарда Маркса.

Глава XXI

Печенье, которое маркиз в который раз небрежно окунул в чай, с тихим, но зловещим плеском утонуло в чашке, оставив на поверхности дрожащие круги. Лоренц уже не откинулся лениво на спинку дивана, как прежде, — он подался вперёд, локтями опершись о колени, и его пристальный взгляд впивался в моё лицо так, будто он пытался прочесть то, что я сама ещё не осознала.

Тишина в кабинете сгустилась, стала почти осязаемой — плотной, вязкой, словно густой туман, давящей со всех сторон. Я ощущала, как этот невидимый пресс сжимает грудь, лишая возможности сделать глубокий вдох. Мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но я боялась поднять взгляд — знала, что встречусь с глазами мужчин, чьё внимание сейчас походило на острые кинжалы, вонзающиеся прямо в душу.

Маркиз замер, и в его неподвижности было что-то хищное, выжидающее. А в глазах Лоренца мелькнуло и быстро разгорелось нечто большее, чем простое любопытство — будто в его памяти вспыхнуло далёкое, но яркое воспоминание, связанное с тем, что я сказала. Моя фраза, произнесённая с лёгкой, едва заметной дрожью, повисла в воздухе, отрезая меня от прежней роли безымянной участницы чужой игры. Теперь я ощущала, что стала фигурой куда более весомой — и каждый из мужчин это прекрасно понимал.

— Как занятно… — произнёс он, протягивая слова медленно, словно смакуя каждую букву, и в его голосе звучал неподдельный интерес, за которым угадывалось что-то гораздо глубже простого любопытства. Его взгляд, холодный и проницательный, словно пытался ухватить невидимые нити моего происхождения, дотянуться до тайн, о которых я сама узнала совсем недавно. Я уловила в этом взгляде отголоски прошлого — старые воспоминания, что рождались в глубине его сознания и явно были связаны с моим отцом.

Граф, казалось, уже понимал: я — не просто носительница определённой фамилии. В моих жилах текла кровь, способная стать оружием в чьих-то руках, — оружием, которое могло решать судьбы и рушить устои. Его осознание легло между нами невидимым грузом, и я почувствовала, как меня будто обнажают на холодном ветру политических интриг.

В груди сжалось, но вместо страха пришло ощущение внутренней опоры. Беспокойство уступило место спокойной уверенности. Я знала цену этой тайны, но теперь — теперь я была готова использовать её так же, как и они.

Неожиданно отец Лоренца хлопнул в ладони. Резкий звук пронзил вязкую тишину, и почти сразу в дверях появилась прислуга. Ей коротко приказали заменить чашку и принести бутылку выдержанного бренди. На мгновение я уловила в этом жесте не просто заботу о комфорте —