Хризолит и Бирюза - Мария Озера

class="p1">Я выбрала белую рубашку и надела поверх неё корсет под грудь. Чёрная прямая юбка с разрезом до бедра предательски открывала полоску кожи между тканью и белым чулком. Высокие сапоги замкнули образ. Волосы медовыми волнами спадали на плечи — я решила оставить их распущенными. Подойдя ближе к зеркалу, заметила, как за последний месяц они отросли, словно жадно впитывали солнечный свет. На некоторых прядях золото выгорало, на других — темнело, обостряя контраст.

От размышлений о своей внешности меня вырвал шум улицы — на этот раз короткий, требовательный сигнал автомобиля. Машина уже ждала. Я спустилась вниз, нырнула в салон, и мы тронулись в сторону Нижнего города.

Дорога к границе не была похожа на спокойное путешествие. С каждой минутой атмосфера сгущалась. Люди выкрикивали призывы к переменам — одни с яростной импульсивностью, другие молча, но с настороженными глазами. Я ловила себя на мысли, что хочу понять, насколько глубоко эти колебания пронизывают город, который мы покидали.

Водитель резко сбросил скорость. Сквозь стекло я видела, как в руках у протестующих колыхались самодельные плакаты, наспех нарисованные яркой краской. Слова «свобода» и «справедливость» будто сами метали искры в воздух, заражая толпу. Напряжение сгущалось — такие протесты всегда дышат непредсказуемостью.

Внезапно женщина с плакатом, лицо её было искажено смесью гнева и надежды, вырвалась вперёд, прямо на проезжую часть. Машины встали. Улица наполнилась криками — пронзительными, как треск рвущейся ткани.

У ворот нас встретил гвардеец, подняв ладонь, и потребовал выйти для досмотра. — А что здесь, собственно… — начала я, но голос Лоренца перекрыл мои слова:

— Она по моему приглашению, гвардеец.

Тот, уже протянувший руку, чтобы обыскать меня, замер. Его взгляд, холодный и оценивающий, задержался на мне чуть дольше, чем было нужно, но он отступил, коротко поклонившись сыну Барона.

— Наш особняк находится на границе, чтобы было удобнее взаимодействовать с администрацией Верхнего города, — сказал он, отвечая на вопрос, который я ещё даже не успела задать. — Так что машина нам больше не понадобится. Лоренц, не тратя времени на церемонии, мягко обхватил меня за талию и повёл в сторону прохода, оставив машину у ворот.

Мы углубились по узкой тропинке, петлявшей сквозь густые кроны. Ветки, нависшие над дорожкой, он отодвигал одной рукой, иногда почти невзначай касаясь моей. В его движениях была лёгкая небрежность, придававшая ему особое обаяние.

— Ты готова увидеть особняк Винтерхальтеров? — спросил он. В голосе звучала не показная, а подлинная искренность, будто это приглашение значило для него больше, чем я могла предположить.

Я кивнула. Когда мы начали подниматься по пологой тропе, сердце замирало от предвкушения.

— Лоренц, а что происходит на границе? — спросила я, всё ещё ощущая тяжесть увиденного.

— Регент пытается обеспечить безопасность Верхнего города, — Лоренц чуть поджал губы, — но за счёт этого страдают те, кто и так на грани выживания. Нижний город всегда был источником рабочей силы для Верхнего. Теперь, когда доступ ограничен, волны недовольства растут, и протесты становятся всё громче.

Я машинально обернулась в сторону пропускного пункта. Там, под резким ветром, толпились люди — простые, измученные, но упрямые. Они сражались не за роскошь, а за право кормить свои семьи.

— Но ведь это нелогично, — тихо произнесла я. — Верхний город лишится дешёвой рабочей силы.

— Большинство из них заменят машинами, — спокойно, но с горечью ответил он. — Машинам не нужно платить.

— Это может обернуться катастрофой, — я невольно распахнула глаза, чувствуя, как холод от его слов пробирает до костей. — Когда у людей отнимают средства к существованию, отчаяние толкает на крайние меры. Если власти уже настолько напуганы, что готовы отрезать целые слои населения… значит, впереди нас ждут куда более серьёзные столкновения.

Мы замолчали. Высокая зелёная изгородь выросла перед нами стеной, глуша доносившиеся с границы голоса. Лоренц вёл меня к боковому, почти незаметному входу. Через просвет я видела центральные ворота — широкие, металлические, неприступные. Там толпились люди, выкрикивая требования к Барону. Их голоса казались далекими, будто мы уже шагнули в другой, отрезанный от реальности мир. И всё же сердце болезненно сжалось: та сторона изгороди была слишком близко, чтобы её можно было забыть.

Особняк оказался именно таким, каким описывал его Лоренц, — и всё же вживую он поражал куда сильнее. За изгородью начинался иной мир. Просторные газоны и клумбы были засыпаны цветами такой яркости, что казалось, они вобрали в себя весь свет уходящего лета. Между фруктовыми деревьями метались гончие, их лай звенел в воздухе, как беззаботный смех.

Я и не подозревала, что деревья могут быть такими высокими и густыми. Ветви смыкались над дорожками, создавая прохладные тоннели, а сквозь листву золотыми пятнами пробивался солнечный свет. Он играл на воде небольшого пруда, в котором отражалось безмятежное небо.

Каменная дорожка, идеально ровная, вела прямо к массивным дверям особняка. В воздухе смешивались запахи сладких цветов и лёгкой пряности от фруктов, будто каждый вдох напоминал о мире, где нет суеты, бедности и криков с границы.

Где-то неподалёку раздался глухой стук — одна из охотничьих собак, весело увлекаясь игрой, опрокинула ведро. Я невольно улыбнулась. Даже здесь, в царстве покоя, жизнь билась энергично и шумно.

— Здесь есть место и для тебя, — сказал Лоренц, когда мы подошли к дому. — Останешься сколько пожелаешь.

Я кивнула. Странно, но ощущение чуждости так и не пришло — будто я всегда знала эту тропинку, этот дом, этот запах жасмина в тёплом воздухе.

Внутри особняк дышал размеренной тишиной. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотные занавеси, ложились на стены мягкими полосами света. Пол под ногами тихо отзывался гулким эхом, словно приветствуя меня. Пахло старинными книгами, камином и лёгкой сладостью жасмина. Каждая деталь интерьера говорила о вкусе и истории: антикварные кресла с потёртой обивкой, картины с пейзажами, от которых веяло тёплой ностальгией.

— Приветствую вас, госпожа, — в дверях показалась экономка дома, которая одарила меня неестественно широкой улыбкой.

Улыбнувшись экономке, я медленно пошла вперёд, следуя за Лоренцом. Широкие коридоры особняка дышали тишиной и светом. Белая штукатурка стен оттеняла тёмное дерево дверных проёмов, а массивные позолоченные рамы картин придавали дому ощущение старинного величия. Между пейзажами и портретами попадались несколько полотен, написанных маслом, — их мазки казались живыми, словно внутри застыли кусочки другой эпохи.

Кабинет маркиза находился на втором этаже. Лоренц открыл дверь и, сделав приглашающий жест, галантно пропустил меня первой. Доски пола едва слышно скрипнули под моими шагами. Когда он тихо закрыл дверь, шум внешнего мира растворился, уступая место особой, густой тишине, будто время здесь текло медленнее.

В просторной комнате царил порядок и… неуловимая тяжесть.