Волчья ягода - Екатерина Началова

голоса, звуки, затих даже голос Стаи, который был где-то на периферии всегда, погружая в бесконечно-оглушительную тишину. Сердце прыгнуло, ударившись о грудную клетку и забилось резко, гулко.

Долго посмотрев на Тирома, Таор вдруг громко рассмеялся. Откровенно хохоча, он задрал голову к синему небу, потянулся, схватившись за голову и зажмурился.

— Бло...ха... Ха-ха, — показывая белые клыки,

он коротко, отрывисто давился смехом, с силой потирая виски, глаза. — А я называл... блоха. Куса...чая.

Короткие горловые выдохи смешков звучали истерично. Таор задыхался, не в силах даже нормально говорить. Тиром нахмурился, сжимая кулаки, когда Таор прямо перед ним резко сел на корточки, глубоко наклонившись над сухой пыльной землей. Здорового мужчину вдруг перестали держать ноги.

— Блоха... — простонал он, продолжая смеяться.

Молча подойдя к другу, Дрей сел рядом и ободряюще хлопнул того по плечу. Обтянутая рубахой спина Таора содрогалась от редких крупных судорог. Опешивший Тиром, наконец, понял, что лютый — не смеется. Долго вздохнув, он прерывисто выдохнул из легких напряжение, с трудом разжимая побелевшие пальцы. Заморгал, сам с трудом справляясь с собой. Дернув головой, усмехнулся.

Таор смог отнять руки от лица и подняться только через несколько минут. Быстро и неловко вытерся рукавом рубахи.

— Беру, брат, — неровным голосом хрипло произнес он. — Беру. Моя Волчица.

Они хлопнули друг друга по плечу.

Дрей длинно и восхищенно выругался в небо. Других слов не было.

***

Во второй половине дня пришел приказ:

«Таор, в управу».

Успев сполоснуть лицо и переодеть рубаху, через полчаса Таор стоял в зале Совета. За длинным деревянным столом перед ним сидели все семеро старейшин. Когда-то их было восемь, по числу великих родов, но со временем осталось лишь семь. Никто точно не знал, почему. Одни говорили, что Волки когда-то убрали одного, выражая презрение к роду Скорпиона, другие утверждали, что так отдавали дань памяти исчезнувшему роду Оленя. Третьи прагматично уверяли, что семером проще голосовать. Глядя на ножки стола, которые опирались об пол искусно вырезанными волчьими лапами, Таор о числе не думал, он настороженно гадал, что же ещё для него придумали. Последние походы в управу были, не сказать, что удачны. Волк вспомнил, как открыто поносил Индира в последний раз, когда пытался доказать, что настой с волчьей ягодой действует. Погавкались знатно, оттаскали друг друга на словах без стеснения, разве только врукопашную не схватились.

«Я тебе твой поганый язык припомню, щенок!» — орал Индир вслед, потрясая кулаком.

Проследив, как старейшина обращает на него откровенно сверлящий синий взгляд, Таор встал устойчивее, одновременно проклиная свой нрав.

«Не сейчас, не сейчас...» — мысленно повторял, как заклинание. Завтра он планировал возвращать в город Асу. Сейчас он стоял перед теми, кто мог не просто помешать или отсрочить — старейшины могли на лету сбить любые его планы.

— Значится так... — пошевелив губами, Индир начал строго, сдвинув брови и сложив тонкие губы в прямую линию. Другие старейшины смотрели на рядового Волка сурово. — Деятельность лекарскую свою прекращай.

’Приказ«.

Таор сжал зубы до хруста, понимая, что надо кивнуть. Надо, чтобы не отхватить от старейшин именно сейчас, чтобы не пустить под откос складывающееся благополучие, чтобы начать уже жить спокойно, счастливо. Надо, но...

— Моя Сила — это ресурс, — глухо проговорил он через сжатые зубы. Говорить старался вежливо. — Я делюсь ею. Не все могут пить настой сами, если не буду помогать я, они не смогут. Я должен прекратить помогать своим?

— Да, — коротко ответил Индир. — Отказываешься подчиняться приказу?

Вопрос был опасным. Остальные шесть старейшин молчали, подняв глаза на стоящего перед ними рядового Волка.

Чуя неладное, Таор уже прикинул, что будет в случае, если он ответит «да». Будет изгнание. Будет волк-одиночка. Но и молча подчиниться приказу он уже не мог.

«Погонят, и пусть, — уже запланировал он. — Уеду. Поселимся с селянкой в смешанном городе вместе, устроимся, проживем. Теперь — вместе...»

— Если приказ противоречит моим принципам, если он поставит под удар моих же братьев, — Таор говорил громко, с нарастающим нажимом, не отрывая прямого взгляда-вызова от глаз Индира, — я могу ответить только одно...

— Хватит, — повелительно поднял руку старейшина Стан, останавливая прения. Он улыбнулся, блеснув одним оставшимся клыком. — Эдак договоритесь опять до грызни.

— А я б посмотрел, — хмыкнул один из стариков, с удовольствием почесывая бороду. Он смотрел на Таора добродушно.

— Да уж... — поморщился Индир, разрывая зрительный контакт с Таором. — Мы получили подробные инструкции из столицы. Настой от синей хвори будет выпускаться и выдаваться централизованно. Нас уверили, что специально для нашего рода рецепт доработан так, что отторжения не будет, все смогут глотать. В связи с этим приказываем завершить вашу лекарскую деятельность, князь Таор. Так вас устраивает?

Индир произнес последнее преувеличенно вежливо.

— Да, — с некоторым облегчением коротко кивнул Таор, не сразу уловив обращение. А осознав, вскинул глаза.

«Князь?»

— Род Змей сообщил, что если с лечением хвори запоздать хотя бы на неделю, шансы, что нюх вернётся, падают в два раза. Ваша бдительность и решения оказались верными, князь. Волки обязаны вам.

Раздался жалобный скрип ножек сразу семи стульев: старейшины одновременно поднялись.

— За заслуги перед родом вам возвращен титул, земля, дом, имущество. Голос о том подан Стае. Совет благодарит вас за службу, князь.

За сообщением последовала минута тишины, в которую Таор едва сдержал наползающую на губы улыбку. Он вспомнил о словах Асы.

«Из тебя получится неплохая травница».

Получилась.

Как ни странно, торжества Таор не ощущал, восприняв объявление с прохладным спокойствием. У него было четкое ощущение, будто сейчас сказали про кого-то другого, не про него. Он помнил, что у князя Таора было большое поместье с двумя десятками комнат, собственные лесные угодья и доход с них, совсем другая жизнь. Но и сам князь тоже был другим.

— Благодарю, старейшины, — лаконично произнес рядовой Волк Таор, автоматически прикладывая к груди сжатый кулак. К князю предстояло привыкать заново.

— Свободен, — произнес Индир за всех, первым садясь на стул. Вслед за ним, с шумом подвигая стулья, уселись все старейшины.

Коротко кивнув, Таор без слов вышел. Семеро сдержанно помолчали.

— А что вы хотели? Лютый есть лютый, — наконец, вслух усмехнулся Индир, складывая руки на груди и живо двигая пальцами. — В ножки кланяться не будет.

— Добро, — хмыкнул его сосед, мрачный и черный как обгоревшая деревяшка. — Достойный восьмой. Такой Волк скалой за своих стоять будет. Не сдвинуть. Обучила его жизнь.

Индир громко вздохнул.

— Сомневаюсь я, что мы сработаемся, когда он сядет восьмым, перегрыземся же.

— Не попробуем — не узнаем, — хмыкнул Стан. — Тебя, помнится, тоже лютым называли, Дир.

Индир возвел синие глаза к потолку.

— Кто о том помнит? — благочестиво проговорил. — У всякого святого есть прошлое.

— Это ты тут свет в оконце что ли?! Кто помнит?! — возмущенно возопил Стан, аж перегнувшись через стол. — Я! Я помню! Да я твои выходки забыть мечтал бы, не получается, а ты тут светочем себя возомнил?! То-то потемнело!

Откровенный хохот старейшин разнёсся по широкому залу.

Глава 35. О жадности селянок

Несколько дней чувства сбивали меня с толку.

Я будто слушала одновременно двух певцов. Боль о маме пела свою заунывную песню тихо, занудно, на одной ноте, прислоняясь усталым виском к шершавой стене. А радость о Таоре... Радость прыгала, притоптывала и визжала так, что глохли уши. Я слушала обоих и никак не могла понять, что и как мне чувствовать.

С одной стороны стоял Таор. Близкий, горячий, обещающий счастье, на которое я и не смела надеяться. С другой стороны я ощущала боль, вину — за маму, и, что страдаю недостаточно сильно. Всё-таки Агла вырастила меня, она моя матушка, пусть и не родная, но другой — нет. Я запланировала выведать у нее историю моего появления при следующем встрече. Когда она будет? Таор сказал, что узнает и устроит, но перспектива была неблизкой и нескорой.

Так что мне чувствовать? Я не могла решить, не могла чувствовать себя несчастной в полной мере, как и не могла позволить себе быть полностью