Волчья ягода - Екатерина Началова

не могли найти Аглу, потому что она пользовалась настолько малой мерой Силы, что это было незаметно. Рассказал, как шел уже с Крисом по следу, что они нашли Аглу в поселении низкородных Змей. Позже оказалось, что это ее родина. Рассказал, что она не пыталась отрицать, сразу признала, что создала вирус на основе собственной крови и лично принесла его на территорию Змей.

— Возомнила из себя... Крис сказал, что много Змей без нюха остались, может навсегда. Решила, что имеет право... — Таор сдержанно поглаживал меня, пока говорил. Он часто прерывался, заметно сдерживался, стараясь не употреблять слишком эмоциональных эпитетов по отношению к Агле, но я предполагала, что он о ней думает.

Я не смогла слушать его слишком долго, попросила замолчать.

Кто-то стучал в лавку, было слышно как на дороге кто-то ссорился, местный забулдыга пьяно пел, орали кошки, курицы, шла обычная жизнь. Это было самым странным: жизнь у кого-то шла, а у меня — распадалась. Лежа головой на коленях Таора, я смотрела в потолок, а потолок неудержимо расплывался на множество белых точек, ссыпаясь мне в глаза как крупа или град. Я считала эти точки-градины.

«Крупинка. Еще крупинка. Потолок же твердый, почему он так себя ведет?»

Не знаю, сколько времени прошло. Я молчала, Таор — тоже. Не знаю, считал ли он крупинки или считал минуты, но я была благодарна, что Волк ничего не говорит. Сейчас я бы не пережила речей. Одна его рука лежала у меня под грудью, а вторая медленно поглаживала мои волосы. Думаю, без этих рук я осыпалась бы на кровать крупинками, как потолок.

«Аса — дочь преступницы», — проговорила мысленно, примеряя на себя новую роль. И сразу же меня озарило другим пониманием. У великородных не бывает человеческих детей...

— Если Агла — великородная, получается, она мне не настоящая мать? — заговорила первой.

Говорила спокойно. Никаких эмоций я сейчас не испытывала, только пустоту.

— Да... Получается так, — после нескольких секунд молчания подтвердил Таор. Он смотрел на меня сверху, трогал пальцами волосы, гладил. Солнце село, и я видела глубокие тени на его скулах, под носом, шеей. Щетина тоже темнела, светились только волчьи глаза.

Хмыкнув, я продолжила смотреть в потолок. Тот распался на очередную крупинку. Еще и это... Мама — или уже не мама — всегда твердила, что мое появление — чудо, что она встретила моего отца в лесу. С мечтательной улыбкой она говорила, что он стал в ее жизни случайным путником, а может просто лесным духом, явившимся к одинокой травнице, которая годами мечтала о дочери. Я всегда была не похожа на нее, думала, что пошла в отца. Может поэтому тянулась к лесу... Кто мои родители на самом деле? Не узнать теперь. Я вспомнила сон, в котором лежу одна в лесу. Как Таор будет иметь со мной дело, зная, что в боли его рода виновата Агла? Сейчас он уйдет и... все. Просто — все.

— Тебе, наверное, надо идти, — с трудом перевела на Таора взгляд, стараясь даже улыбнуться. — Не хочу заставлять тебя со мной сидеть. Иди, ты нужен своим.

Волк не пошевелился.

— Да, — произнес. — Нужен. Тебе.

— Я — человек безродный, Таор... — голос я не удержала. Он дрогнул и сорвался в писк, как в пропасть улетел, не найти. — Теперь даже не знаю, чья я...

— Это просто. Ты — моя селянка, — спокойно ответил Таор. Так утвердительно говорят, что вода — мокрая, а огонь — горячий. — Даже не жди, что оставлю.

Потолок перестал распадаться. Я почувствовала, как у меня задрожали губы. Мужской палец незамедлительно погладил меня по щеке, провел по губам. Пара слезинок, не выдержав, выкатились из уголков глаз и потекли вниз, мокро залезая в ушные раковины. Таор смотрел на меня сверху серьезно.

— Нужно подождать немного. Обстановка в городе еще неспокойная. Думаю, хотя бы с неделю, и тогда...

— Что тогда? — безнадежно вопросила я.

— Верну тебя к себе домой.

Я не дрогнула даже от слова «верну». Даже от слова «домой» не дрогнула. Просто не поверила.

«Жалеет...» — поняла с горечью, и от этого стало еще больнее.

— Не надо меня жалеть! — выпалила. — Я справлюсь. Давай начистоту. Рано или поздно ты отправишь меня обратно. Зачем я тебе? Серьезно, зачем? Я же... так, временно. Тебе нужна Волчица, не человек. Нечего ждать, Таор! Уходи прямо сейчас! Однажды ты все равно...

Таор долго выдохнул.

— Не смешивай. Я далек от жалости, — прервав меня, мужской голос стал суровее. — Мое желание с твоей матерью и болезнью никак не связано. Не думала, что я сам могу решить, кто мне нужен?

— Нет, — бросила, потому что действительно не думала. — Кто тебе нужен — это же ясно... Понятно, как день.

Я все еще не ощущала почти ничего, кроме болезненной пустоты. Не хотелось ни кокетничать, ни улыбаться, хотелось выяснить уж разом все. С матушкой выяснилось, пусть уж и с Таором... Разом. Две боли сольются в одну, и одна, может, перебьет другую.

— Что «понятно»? Ничего не понятно. Ни с ноготь, ни с полногтя не понятно! — Волк раздраженно блеснул янтарем глаз. Его руки остановились, окаменев. — Думаешь, я не пытался со своими? Год назад, когда вернулся в город, первое, что я сделал — направился к бывшей любовнице.

«Любовнице... Вот так, хорошо, говори, пусть будет больно», — я обреченно слушала Таора, чувствуя его злость.

Он говорил резко, отрывисто.

— ...мы встречались года три. Так, просто удовольствие. Она хотела большего, а я... Мне было нормально, все устраивало. Потом случился Хаос... Вернулся я, гол как сокол, один меч да избушка. Вернулся с мыслью, что хочу по-новому зажить, что для новой жизни пара мне нужна, без сомнений пошел к ней. Красивая Волчица, отличная охотница, время я с ней приятно проводил. Чувствовал должок со своей стороны. Так Тайра меня и без титула приняла. Я обрадовался. Решил, вот она, новая жизнь! Планировал сразу руку ей предложить, но почему-то поостерегся, решил не торопиться. И, знаешь, что?

На Волка что-то нашло, словно узел на языке развязался, и его понесло. Низкий голос в тишине зазвучал без остановки, яростно, гневно. Спускающаяся с неба ночь негодующе подрагивала. Я знала, что она не любит громких слов. Но Таор даже не пытался говорить тише. Голос его разносился по опустевшим комнатам дома, легко отражаясь и множась от кастрюль, стен, пола. Мне казалось, что Волка слышит все село.

— Что? — шепотом спросила. В груди защемило так сильно, что страшно пошевелиться — только дернешься, и порвется. Порвется совсем.

Таор ответил, не понижая голоса.

— Жить с ней я не смог. Мы не смогли. Разные вещи, Аса — жить и встречаться. С первого дня я не мог с ней спать, мы друг другу мешали, толкались. Что ни приготовит — есть невозможно, мне не нравились ее привычки. Ее тоже все во мне не устраивало. Не так сказал, не так сделал, не туда пошел... Мелочи какие-то, но злили страшно и не кончались. Никак не кончались! С одним справишься, другое возникает. В жизни она оказалась другой, даже голос изменился. Все разговоры сводились к ссорам. Через месяц мы и не говорили, лаялись только, возненавидели друг друга. Ни сна, ни покоя, ни радости. Не знаю, почему так. Думал, что я виноват. Терпел, сколько мог, уступал, как мог. Ждал, что притремся. Ни черта мы не притерлись! Было в кровати хорошо, а стали жить вместе — стало плохо. Было все понятно — стало непонятно. Через несколько месяцев я с другой женщиной попробовал. Выбирал осторожно, с учетом Тайры... Так еще хуже оказалось. И я смирился. Решил, что раз я — такое лютое дерьмо, нечего трепыхаться, буду один. Бояра взял, еще злее стал. Ходил, рявкал, прессовал всех, репутацию лютого поддерживал, все равно уже стало. Только Дрей меня и терпел. И тут ты с этими корнями.

Предательские слезы накатили и заполнили глаза до краев как вода блюдца.

— Сама знаешь, я не планировал. Вообще ничего хорошего от тебя не ждал. Сначала не планировал ничего. Потом ничего кроме кровати. Потом... Не знаю, как так вышло. С тобой мне жить захотелось. Не только вставлять-вынимать по вкусу пришлось... Да элементарно спать с тобой — хорошо! Есть с тобой — хорошо. Говорить — хорошо. Ты спишь в обед — я тоже сплю. Если ругаемся — договариваемся быстро. С каждым днём всё лучше. Я ленивый — а за тобой бегаю без вопросов. Любому за тебя глотку перегрызу. Даже