Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

Шлях указал на Власа:

– И этот тожэ?

Княжич нарочно направлял тварь к колючим кустарникам, коих все больше становилось к западу, и брал их скоком. Развевались на ветру края тряпицы, что прикрывала рот и нос, покрылись желтой пылью смоляные кудри. Не узнать прежнего княжича…

– И этот, – согласилась Крапива.

– Что будэт, когда мы вэрнемся в твою дэрэвню?

Шатай так напряженно вперился в шею чуда-юда, будто ожидал услышать: мол, тебя казним, а сами пировать станем. Крапива, отчего-то погрустнев, ответила:

– Власа к отцу-Посаднику отправим. Он увидит, что княжич жив, и не станет гневаться на Тяпенки.

– А ты?

– А я… – Крапива несмело улыбнулась. – Наперво обниму всех по очереди…

– А послэ?

– После… – Она все же рискнула вновь приблизиться к шляху. Птицы зашипели и сцепились клювами, но аэрдын хватило мгновения, чтобы погладить Шатая по ладони. – Видишь, не жгусь! Потому что не боюсь тебя! После… свадьбу сыграем… Коли пожелаешь…

Она отчаянно покраснела и порадовалась, что тряпица скрывает хотя бы половину лица. Но Шатай отчего-то не обрадовался. Он сдернул повязку и повернулся к травознайке:

– Всэго большэ я жэлал этого с тэх пор, как впэрвые увидэл тэбя в окнэ дэрэвянного шатра. Но ты права, аэрдын. Мы нэ камни. Мы мэняемся. И тэпэрь мнэ мало стать твоим мужэм.

Девка растерялась:

– Чего же ты тогда желаешь?

– Я жэлаю стать твоим любимым. Но ты нэ любишь мэня.

– Неправда…

Шлях оборвал ее:

– Водой пахнэт.

– Ты почуял родник?

– Лучшэ.

В доказательство слов шляха вернулся отдалившийся было княжич. Он махал рукой, поторапливая спутников, и что-то кричал, но ветер сносил звуки. Впрочем, слова были излишни – Крапива и сама увидела чудо, к которому вывезли их диковинные звери.

Издали нагромождение серых камней казалось тучкой на горизонте, но чем ближе путники подъезжали, тем яснее делалось, как им повезло. Байгаль не просто указала кратчайшую дорогу из Пустых земель в Мертвые, она еще и отправила их в том направлении, в котором находились горячие источники. В давние времена таковых было разбросано целое множество по степи, но часть иссохла, а часть пропала, оставив после себя лишь груду валунов. Тут же вода не исчезла. В ней резвились и чистили перья мелкие пичуги, спасались от надоедливой мошкары дикие скакуны и туры, грелись холодными ночами волки. Разве что никто не пил здешнюю воду, удушливо пахнущую затхлостью. Травам эдакое питье тоже было не по вкусу, и зелени окрест не росло, зато валуны давали тень и укрытие, а горячий пар обещал укутать усталых путников, когда светило скроется под пологом Тени. С камня на камень скакал бурлящий поток; он змеился меж валунами, поднимался к самому крупному, выше избы, и водопадом падал вниз.

– Это горячие источники, – пояснил Шатай. – Можэм устроиться здэсь на привал.

Крапива не возражала: солнце уже клонилось к горизонту, а о том, как холодны степные ночи, лекарка узнала достаточно. К тому же их скакуны, хоть и быстрые, для всадников приспособлены не были, и бедра у девки покрылись болючими синяками. Спешиваясь, она украдкой потерла их, а Шатай сделал вид, что не заметил.

Влас, ясно, оказался у цели первым. Он скинул сумы с провизией на землю и мялся подле зверя.

– Не сбегут? – спросил он в никуда, но обращаясь к Шатаю.

– Лучшэ привязать, – точно так же в никуда ответил шлях.

Мужчины разбили лагерь и вечеряли, не глядя один на другого. Как те полуптицы, оказавшись рядом, они злобно шипели или фыркали, но не дрались. После разошлись, и каждый ждал, с кем устроится на ночлег аэрдын.

Влас спрятался в камнях на самом краю наполненной паром ямы, Шатай нарочно отошел в противоположную сторону. Крапива поворотилась к одному, к другому… Да и плюнула. Она осталась у недовольно шипящего кострища: в эдакой сырости развести огонь под котлом было непросто, и потух он раньше, чем ложки вычерпали всю кашу.

Она легла и долго-долго ворочалась, не в силах уснуть. За минувшие дни лекарка так привыкла, что кто-то всегда лежит рядом, что нынче ощущала себя голой и беззащитной.

Не спалось. В степи быстро темнело, вдалеке скулили голодные волки, трещали ядовитые желтобрюхие полозы, хохотали, прогоняя сородичей с облюбованной территории, гагачи.

– Шатай? – позвала Крапива шепотом.

Не хотелось спугнуть ночь криком, да и подземный жор всегда мог явиться на шум. Шатай не откликнулся. Тогда травознайка протерла глаза и отправилась искать мужчин. Пусть враждуют меж собой сколь угодно, но ее без охраны оставлять не дело!

У источников было жарко и сыро, кожа покрылась испариной, а волосы отяжелели. Влас, притаившийся у водопада, выглядел мокрым щенком, а не грозным волком. Наверное, поэтому Крапива и не побоялась подойти к нему. А может, и вовсе уже перестала бояться.

Он скукожился, как ребенок: обнял согнутые в коленях ноги и уронил голову на грудь. Уставший и юный, Влас не слишком отличался от лекарки или Шатая. Он услышал ее неловкие шаги – девка оскальзывалась в темноте на сырых камнях и, пробираясь, едва не переломала ноги. Влас напрягся, но не оглянулся и тем паче не предложил ей помощь. Только когда, пыхтя, она опустилась с ним рядом, княжич буркнул:

– Чего пришла?

Крапива вытерла выступившие на лбу капли пота и сказала:

– Спать пойдем.

– С тобой-то? Нет уж, с тобой я точно не засну.

Сказал так и замолчал, а Крапива долго хлопала ресницами, не понимая, на что намекал княжич.

– Я храплю разве? – удивилась она.

Влас протянул:

– Ой, дура-а-а…

Крапива не обиделась. Она пихнула княжича локтем в бок:

– Когда я была совсем мелкой да неразумной, притащила из лесу больного щеня…

– Как будто мне есть дело до твоего детства.

Травознайка продолжила:

– Матушка заголосила и попыталась выбросить его в отхожую яму… А я в слезы, щеня хвать – и дёру. Теперь-то понимаю, отчего она крик подняла, а тогда… Глупая совсем была…

Влас по-доброму усмехнулся:

– Нынче-то ты поумнела!

– Ты дальше слушай. Я его долго выхаживала… Первые дни и дома-то не появлялась, только до хлева. Сама голодная сидела, а ему палец в молоко обмакивала и давала сосать. А он кусался, представляешь? Раз подрал так, что пришлось зашивать. Вот, даже след до сих пор остался…

Влас скосил взгляд – шрам и правда белел на сгибе указательного пальца.

– А после, когда окреп и стал похож на себя, ясно стало, что не щенок то вовсе был. Волчонка я подобрала. Мать его отчего-то бросила. Весь выводок увела, а этот остался один. Мои-то сразу смекнули, что