Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

ногти чуть вонзились в гладкую поверхность бумаги. Дыхание сбилось, ощущение нереальности происходящего накрыло с новой силой. Взгляд вновь и вновь пробегал по напечатанным строкам, как будто в повторении можно было найти спасение, какое—то другое, скрытое между словами значение. Написанное выглядело настолько уверенно, что оспаривать его не имело смысла. Как будто всё было предрешено, как будто очередная глава её жизни уже написана чужими руками, а ей остаётся лишь следовать сценарию, на который она не давала согласия.

Ложь о предательстве, подозрения, обвинения, утопленные в громких заголовках. Слова были обведены жирным шрифтом, напечатаны с абсолютной уверенностью, словно это не досужие сплетни, а неоспоримый факт. Её брак выставляли на всеобщее обозрение, превращая в очередной эпизод шоу, где роль жертвы и предателя распределялась без её ведома. Каким образом кто—то взял на себя право решать, что происходит в её жизни? И почему эти строки, несмотря на свою абсурдность, пробуждали тревогу, заполняли сознание липким ощущением, будто она действительно что—то упустила?

Где—то в глубине квартиры раздался приглушённый звук – сначала лёгкий, едва различимый шорох, затем щелчок замка, скрип приоткрывающейся двери и размеренные, уверенные шаги, которые эхом разносились по коридору, постепенно приближаясь.

Антон вошёл, как всегда, с лёгкостью человека, который чувствует себя здесь абсолютным хозяином. Ключи легли на столик у входа, пиджак скользнул по плечам, верхняя пуговица рубашки оказалась расстёгнутой в привычном жесте расслабленной уверенности.

– Ты рано, – негромко сказал он, проходя в гостиную, даже не взглянув на неё, как будто её присутствие было само собой разумеющимся. В руках звякнули ключи, по полу скользнула тень, отбрасываемая мягким светом ламп.

Лия не ответила. Пальцы продолжали сжимать журнал, страницы которого были испещрены жирными заголовками, а взгляд метался между строчками, будто пытаясь ухватиться за что—то, что не позволит этим словам стать правдой.

Антон молча налил себе виски, сел в кресло, вытянул ноги, не торопясь, давая себе время насладиться этим моментом, словно не замечая её состояния, а может, просто не придавая ему значения. Только сейчас его взгляд скользнул в её сторону, и в голосе послышалась лёгкая тень насмешки.

– Опять пишут всякую чушь? – он сделал глоток, поднял брови в ленивом ожидании ответа.

Глаза Лии не отрывались от страницы. Голос прозвучал почти ровно, без дрожи, но с едва уловимой ноткой напряжения.

– Здесь сказано, что мой муж мне изменяет.

Антон на секунду задержал дыхание, затем ухмыльнулся, словно услышав старую, надоевшую шутку.

– Ну, наконец—то они это написали. Сколько можно было тянуть?

Тон был таким будничным, таким равнодушным, что на мгновение ей показалось, будто он действительно не видит в этом ничего предосудительного. Журнал захлопнулся с тихим хлопком, и эта едва уловимая нота раздражения выдала, что внутри что—то сжалось, что—то ломалось, но ещё не до конца.

– Ты хочешь сказать… – голос прозвучал тише, медленнее, словно Лия пыталась убедиться, что правильно его понимает.

Антон чуть наклонился вперёд, поставил бокал на стеклянную поверхность столика и спокойно, почти мягко ответил:

– Хочу сказать, что это полезно. Ты же знаешь, как это работает, Лия. Новости должны оставаться горячими.

Она вглядывалась в его лицо, пытаясь разгадать, шутит он или говорит серьёзно. Ни раздражения, ни смущения, ни попытки оправдаться. Только усталое терпение человека, который объясняет очевидные вещи.

– Значит, это нормально? – в голосе прозвучало нечто большее, чем вопрос. Это был последний шанс услышать опровержение.

Антон, не задумываясь, взял бокал, сделал неторопливый глоток, затем равнодушно ответил:

– Ты же не ребёнок, Лия. В этом бизнесе нет случайностей. Мы с тобой создаём интерес к твоей персоне, подогреваем внимание к книгам. Это часть игры.

Воздух в комнате стал тяжёлым, плотным, как перед грозой.

– Часть игры? – в голосе прозвучал сдержанный надрыв.

Он кивнул, даже не задумываясь, даже не взглянув в её сторону.

– Конечно. После каждого скандала твои продажи растут, ты же знаешь. Посмотри на статистику, если не веришь.

Это была всего лишь цифра, сухая, безликая, лишённая контекста, но почему—то именно она ударила по сознанию сильнее, чем всё остальное. В этом слове заключалась суть того, во что превратили её имя, её карьеру, её жизнь. Это была не история, не творчество, не её путь – всего лишь графики, проценты, динамика роста продаж. Математика, где человеческое значение заменяли формулами.

Слово, которое Антон произнёс с такой лёгкостью, оказалось тяжелее всего сказанного ранее. Оно не просто прозвучало, а запечаталось в сознании, разрастаясь, перекрывая собой все остальные звуки, мысли, сомнения. Теперь, когда смысл стал явным, невозможно было уклониться, сделать вид, что всё остаётся прежним. Антон продолжал говорить тем же спокойным, уверенным тоном, в котором звучало снисхождение, свойственное тем, кто убеждён в своём превосходстве. Но больше в его голосе не было ничего, кроме холодного расчёта, который теперь стал слишком очевидным.

Стены, предметы, тщательно подобранный интерьер – всё вокруг выглядело так, как и должно было выглядеть в доме успешного человека, но это было лишь красивой декорацией, созданной для чужих глаз. Пространство, которое должно было принадлежать ей, напоминало идеально выстроенную сцену, где каждый предмет занимал своё место, но за этим порядком не стояло ничего живого. Человек, сидящий напротив, его ровный голос, его уверенность – всё это стало частью мира, в котором её больше не было. В этом мире успех измерялся не смыслом, а вниманием публики, признанием, которое существовало ровно до тех пор, пока его подогревали искусственно созданные скандалы. И теперь, когда смысл происходящего становился невыносимо ясным, внутри не осталось ничего, кроме осознания, что этот мир – не её.

Голос прозвучал тихо, но твёрдо, с новой, непоколебимой уверенностью:

– Я не хочу быть частью этого.

Антон снова усмехнулся, взгляд стал мягче, но не добрее.

– Поздно. Ты уже там.

Муж сделал глоток вина, позволил напитку медленно растечься по нёбу, затем лениво откинулся в кресле, вытянув ноги. В этом жесте сквозила безмятежность человека, который уже знал, как закончится этот разговор. Он наблюдал за ней с лёгким любопытством, в уголках губ играла полуулыбка, будто он наслаждался происходящим, даже не скрывая этого.

– Ты так смотришь на меня, будто видишь впервые, – усмехнулся супруг, отставляя бокал на стеклянную поверхность стола.

Лия действительно смотрела. Долго, пристально, будто пытаясь разглядеть за этой безупречной внешностью нечто настоящее, что—то, что связывало бы её с этим человеком. Но взгляд наталкивался только на хорошо проработанный образ: ухоженность, лёгкая уверенность, привычка держаться сдержанно, но с намёком на снисходительное превосходство. Она пыталась вспомнить их прошлое – моменты близости, радости, любовь, что—то живое, что давало бы объяснение тому, почему