Искупление - Элизабет фон Арним

– Ах, я же сказала, что не возражаю! – перебила его Милли, пытаясь выдернуть руку. – И что я рада. Отпусти меня, Артур…

– Я думал не о настоящем… Мне вдруг пришло в голову, что ты, возможно, осуждаешь наше прошлое.

– Осуждаю прошлое?

– Ты, может, думаешь, что все можно… исправить.

– Исправить? – не в силах найти ответ, повторила Милли.

– Не знаю. – На лице Артура читалась тревога. – Я никогда не думал, что мы поступаем дурно, но не уверен, что ты со мной согласна. Знаю, поначалу ты осуждала нашу связь. Но ведь ты больше так не думаешь, правда, Милли? Ты же знаешь, что мы не поженились только потому, что не могли, верно? Тебя ведь это не беспокоит? Да, дорогая?

– Я давно рассталась со всеми своими предрассудками, дорогой Артур, – заверила его Милли и прибавила с улыбкой: – Что ж, хотя бы один из нас собирается вступить в брак, остепениться и вести размеренную благопристойную жизнь.

Но Артур все смотрел на нее с высоты своего роста и озабоченно морщил лоб, спрашивая себя, правда ли это.

– Во всяком случае, ты хорошо обеспечена, тебе не нужно беспокоиться о деньгах. В самом деле, дорогая, знать это – для меня огромное утешение. Боже милостивый, как бы я тревожился и сокрушался, не будь это так!

– Дорогой, тебе не о чем волноваться, – отозвалась Милли и машинально приложила ладонь к его лбу, словно хотела разгладить морщины. Она всегда так делала, когда Артура что-то тревожило, не в силах видеть его огорченным.

Но опять яркой вспышкой между ними промелькнула юная Сильвия, и Артур отшатнулся.

Милли отдернула руку и, отступив, быстро проговорила:

– Ох, прости.

– Просто… – начал Артур и осекся, почувствовав себя на редкость глупо. В эту минуту он действительно не мог вытерпеть даже отдаленно похожее на ласку прикосновение от кого бы то ни было, кроме своей невесты. Он принадлежал Сильви. Она полюбила его таким, как есть: какой-никакой, Артур был ей нужен и, какой-никакой, принадлежал ей телом и душой.

– Мне нужно идти. – Ее душили стыд и обида.

Милли огляделась в поисках сумочки и, взяв ее со стола, направилась к двери. Артур последовал за ней.

– Я провожу тебя до вокзала. Мы теперь можем не опасаться, что нас увидят вместе, ведь бедный Эрнест…

– Да, но теперь появилась… Сильвия, – возразила Милли, чуть помедлив, прежде чем произнести имя девушки.

Да, она права. Артур со шляпой и тростью в руках нерешительно застыл, глядя на Милли. В глазах его опять появилась тревога. Ему не приходило в голову, что будет не так-то просто объяснить возлюбленной, кто такая Милли. Наверное, проще было бы объяснить ее матери, но нет, пожалуй, не стоит: это было бы довольно затруднительно. Если Сильви, милое, невинное дитя, ничего бы не поняла, то о ее матери этого не скажешь. Но что, если она, будучи дамой возвышенного образа мыслей, далекой от всего мирского, придет в негодование и решит, что Артур не годится в мужья ее дочери? Если это произойдет – Артур знал это точно, – он сдастся, тотчас состарится и умрет.

– Да, – согласился он, пристально глядя на Милли, которая вдруг предстала перед ним в ином свете: так, наверное, смотрела бы на него мать Сильвии. – Ты права. Мне жаль. Извини, Милли.

Наверное, все же в дальнейшем они смогут с Сильви подружиться, как он надеялся, хотя, пожалуй, все-таки это было бы слишком сложно. Он не успел обдумать все как следует. Ему пришлось бы притворяться перед Сильви, а Артур твердо знал, что никогда не стал бы этого делать.

Как это грустно, думал он, глядя на Милли. Им следовало бы остаться добрыми друзьями, забыв об иных чувствах, которые связывали их в прошлом (сам он и вправду обо всем забыл, теперь ему едва верилось, что когда-то было иначе: так давно чувства эти угасли). Цивилизованные люди не придают этому значения, рассуждал Артур, но что-то подсказывало ему, что миссис Финч-Досон в подобных вопросах едва ли поведет себя как особа цивилизованная. Наверное, это вполне естественно, ведь в ее большой семье пять девочек.

Однако, естественно или нет, то была, пожалуй, единственная черта, которая нарушала совершенство матери Сильви, во всех других отношениях женщины на редкость здравомыслящей. Артур подозревал, что женщины (точнее – пожилые женщины) часто замедляют ход цивилизации. Почему нельзя оставаться друзьями, даже если – тем более если – в прошлом были любовниками? У Артура было не так уж много знакомых женщин, это правда, но он хорошо знал миссис Финч-Досон и не сомневался, что та отнеслась бы к Милли предвзято, если бы узнала о ней, ибо, без сомнения, была тормозом цивилизации.

Все эти мысли пронеслись у него в голове, пока он молча смотрел на Милли. Так, значит, он никогда больше ее не увидит? Бедная чернушка уйдет, вернется к своим заботам, а он так ничего о ней и не узнает?

– Ты ведь мне напишешь, правда, дорогая? Если тебе что-нибудь понадобится… если я могу хоть чем-то…

– Мы никогда не писали друг другу.

– Из-за Эрнеста. Но теперь…

– Теперь мы не можем из-за… Сильвии.

– Ты хочешь сказать, – вскричал Артур, обращаясь ко всему мирозданию, – если мужчина когда-то любил женщину, то теперь не должен…

– Ах, Артур! – выдохнула Милли (при ужасном слове «когда-то» ее передернуло) и дрожащей рукой опустила вуаль, чтобы скрыть лицо. – К чему разговоры? Какой в них прок? Мне нужно идти. Прощай. Нет, не беспокойся… я сама открою… – Милли откинула портьеру, отворила входную дверь, сказала надтреснутым голосом: – Храни тебя Господь, – и побрела прочь.

Несколько мгновений Артур стоял неподвижно, ссутулившись, со шляпой и тростью в руках, и смотрел на колышущуюся занавеску, за которой скрылась Милли.

А все же разрыв, или расставание, как его ни назови, – чертовски неприятная штука. Вдобавок нет в этом никакого смысла.

Глава 10

Навсегда покинув студию, Милли приняла решение вернуться в Титфорд и предстать перед Боттами. Повернув на Кингс-роуд, на ближайшей остановке она подождала омнибус, чтобы доехать до Виктории.

Милли поняла это еще до того, как дошла до перекрестка: картина эта с необычайной ясностью нарисовалась перед ее внутренним взором, озарила самые потаенные уголки сознания. Теперь, когда она навсегда ушла из жизни Артура, рассталась с ним окончательно, что оказалось куда ужаснее, чем если бы тот умер, ее измученная душа, уже не способная испытывать чувства, будто оледенела, провалилась в пустоту, а разум вырвался на свободу, отбросив, как пустую скорлупу, глупые затянувшиеся мечты о любви и доверии, нелепые фантазии,