Акцентор - Вероника Десмонд

Чарльзу Кингу почти двадцать, он уже готов перенять наследие «Кингс Банк». Это нормально, что мой брат поддерживает на охоте необходимые связи, но Маркус не похож на влиятельного человека.

Он похож на гребаного неудачника, который заставляет Чарли нервничать.

И это не в первый раз.

Я откашливаюсь, обращая на себя внимание и играясь с украденными патронами в своем кармане. Маркус медленно поворачивает голову в мою сторону. Я не отвожу взгляда, а он свой – да. Примерно через секунду.

Слабак.

– С твоим братом что-то не так? – интересуется этот мудак.

– Что ты имеешь в виду? – уточняет Чарли. Он хлопает меня по плечу и спрашивает: – Аарон, тебе не холодно?

Слева слышится треск веток, я быстро забираю у брата ружье, заряжаю и целюсь.

– Аарон!

И еще раз.

Острый запах пороха наполняет заряженный воздух, а затем атмосферу разрезает мужской вопль. Фигура Маркуса падает на землю. Звуки страдания, насыщающие окружающее пространство, вызывают приятную реакцию в моей крови.

Два выстрела и оба в цель.

Мой старший брат растерянно смотрит то на меня, то на ублюдка, который сжимает плечо и начинает выть, как маленькая сучка.

– Аарон, ты… – глаза Чарльза расширяются от ужаса, и это напоминает мне об обычной реакции людей на мои действия.

Так смотрят все. Без исключения. Только, может быть, маленький наивный ангел никогда не смотрел на меня со страхом, но я думаю, что это недоразумение исчезнет, когда я любезно отдам ей чужую голову.

Я киваю в сторону первого выстрела, а затем, улыбнувшись, спокойно прошу:

– Пожалуйста, забери оленя, Чарли.

Лондон, Англия.

Хищник.

Воспоминания.

Наш сын – чудовище.

Может быть, это действительно правда.

После того дня Чарли больше не обнимал меня.

Я просто мог сидеть рядом, пока он смотрел со смесью жалости и страха, и думал над тем, как могу все вернуть.

На самом деле, они все смотрели почти одинаково. Как иронично, не правда ли?

Алан Кинг был представителем старых денег, он строил свою безжалостную империю, редко проявляя симпатию к собственным детям. Никто не подозревал, что скрывается за одной из самых влиятельных семей Великобритании.

Равнодушие.

Отстраненность.

Безразличие.

И меня это устраивало.

Несмотря на то, что Дарси и Вивьен избегали меня с самого детства, Чарли всегда был на моей стороне. А еще мне принадлежал маленький ангел.

Пока все не изменилось.

Я никогда не забуду тот день, как моя семья делала вид, что хоронила меня.

Конечно, Чарльз рассказал о произошедшем в Дорсете.

Мама чуть не упала в обморок, а потом долго рыдала на руках у папы. Я слышал, как они разговаривали, пытаясь придумать, что со мной делать, и никого не волновало, кто такой этот чертов Маркус, потому что Чарли предпочел промолчать. Это был всего лишь несчастный случай на охоте.

Я не мог понять природу их поступков.

И я знал, куда целюсь, – этот подонок же не умер. Пуля лишь слегка задела его плечо, а они устроили целую трагедию.

Мои родители должны были выслушать меня. Они должны были проверить этого скользкого человека. Они должны были понять, что Чарли катится по наклонной в угоду своему гребаному максимализму. Но мои родители этого не сделали.

Вместо этого мне пришлось пройти бесконечные психологические тесты, наблюдаться у детских психиатров и пить таблетки, которые делали меня заторможенным.

В один день я даже не мог угнаться за маленьким ангелом: мое сердце билось, как ненормальное, лоб покрывала испарина, я упал на каменный постамент, получив шрам у линии роста волос и обильную порцию чужих слез.

В большинстве случаев меня не трогают эмоции других людей.

Но я ненавижу, когда она плачет.

Элеонор делает это тихо, до боли прикусив губу и дрожа так, словно ее снесет ветром.

Но еще больше я ненавижу, когда она далеко.

Небо над Лондоном уже потемнело, и я направляюсь в сад, скрытый на заднем дворе школы. Я иду по зеленой территории, проникая сквозь густые деревья и разглядывая среди статуй мою маленькую добычу. Обычно в это время она заканчивает свои занятия по скрипке и дожидается меня на одной из скамеек.

Нетерпение пронзает мою голову, вгрызаясь призрачными зубами от дикого желания увидеть самый правильный голубой оттенок.

Из-за каникул и ее отъезда в Чикаго я не видел ангела почти целое лето. Ужасно долго. Слишком, мать твою, долго.

Я заметил ее сразу, как только она переступила порог школы.

Элеонор особенная. Не такая, как другие.

Сначала я просто следил за ней. Меня забавляло, как она морщилась при виде пастушьего пирога, завораживало, когда она играла на скрипке, и ломало от отвратительного ядовитого чувства, стоило ей всего лишь показать свой голос.

У нее был самый красивый голос, что я когда-либо слышал, но по какой-то причине Элеонор говорила очень тихо – так тихо, что мне приходилось задерживать дыхание, чтобы иметь возможность забрать себе каждое слово.

А мне нужно было забрать их все.

Я не хотел, чтобы ее слышали другие.

Я хотел украсть ее и поселить в моем доме. Хотел, чтобы эта тихая девочка принадлежала только мне. Хотел ударить каждого, кто смотрел на нее, а на нее невозможно было не смотреть.

Потому что она гребаный ангел.

Мое дыхание сбивается, когда я замечаю крошечную тень с большим рюкзаком и футляром со скрипкой.

Ее темные волосы частично собраны на затылке, украшенные блестящей заколкой и отливающие теплым шоколадом. Лицо худое и бледное, а взгляд светло-голубых глаз направлен на нотную тетрадь.

Элеонор избегала меня около полугода, и я не знал, как к ней подобраться. Мерзкие девчонки говорили ей, что я красивый, но жестокий, и могу выстрелить в ее голову, если она скажет то, что мне не понравится. А потом я принес в школу мертвую крысу, и моя жизнь изменилась.

В то время как все кричали, Элеонор плакала. Я практически не мог соображать, когда она взяла меня за руку и повела на задний двор, чтобы похоронить животное. Ее ладонь была такой маленькой и теплой, и мне казалось, что это мгновение навсегда застрянет в моем больном сознании. Словно так правильно.

Идеально.

Эль идеальна. И она моя.

Мышка не замечает меня, даже когда я подхожу ближе.

Я хочу сделать с ней так много всего. Особенно очень плохие вещи.

Гребаный ад. Сдерживай себя. Я самый страшный монстр в ее жизни, а она… удивительная.

– Привет, мышка, – мой голос звучит тихо, потому что я не хочу напугать ее.