Пшеничная вдова - Данила Скит

– Что вы видите вокруг? – спросил ее Реборн.

– Я.… я не совсем понимаю… – растерялась Исбэль, король дал знак и ее плотно обступила стража. Теперь девушка стояла в плотном стальном кольце и ее наконец посетил страх.

– По дороге сюда мы не встретили ни одного засеянного поля, в деревне не пробежала ни одна курица, не замычала корова, а в лужу не упала ни одна свинья. Разве может такое быть? В лужах тут нет недостатка. Кто бы здесь не жил, это точно не крестьяне.

Обоз выжидательно притих, когда начали обыскивать дома. Только редкое фырканье лошадей играло на струнах людской настороженности. Служанки бросили чистить лук, сгрудившись по бортам телеги и вытянув шеи. Армия выстроилась позади короля. Где-то вдали, видимо, в одном из дальних домов, послышались крики, будто отрубают голову дичи, или полосуют кого-то плетью. Под натиском сильных ног загрохотали двери, от ветра хлопнули ставни. Из шестого по счету дома стража выволокла больше десятка людей.

– Сир Хардрок, уведите королеву. Это зрелище не для ее глаз и ушей, – спокойно отдал приказ Реборн, наблюдая, как к нему волокут больше десятка полуголых мужчин и двух абсолютно голых женщин, если не считать золотых цепочек на шеях и бедрах и прозрачных накидок толщиной не больше паутинной нити. Первый взгляд их и вовсе не мог уловить.

Мужчины были плечисты, крепки и наспех завязывали штаны на бедрах, некоторым повезло меньше – те прикрывали наготу только ладонями. Мужчин согнали в плотную кучу, женщин бросили под ноги Реборну, отдельно Родерик вел пожилого мужичка – единственного, кто, по всей видимости, был полностью одет.

– Приветствую вас, Ваше Величество, – жрец поклонился так низко, что впору было стукнуться головой о землю, попутно он старательно запахивал тогу в области чресел.

Реборн хищным взглядом обозрел представших, но почтить жреца ответом не спешил. То, что это был жрец, он не сомневался – бледно-фиолетовая тога, подбитая золотой каймой и тяжелая латуневая цепь на шее, оттягиваемая большим медальоном с разным ликом выдавало в нем слугу Безумного. На этот раз грудь его приняла на себя тяжесть двуликого животного – с одной стороны змеи, с другой – барана. Почти лысая голова жреца щетинилась несколькими обломанными волосками, и блестела бы, словно начищенный котел, если бы вокруг не нависали ветви деревьев.

– Отведи меня к своему храму, жрец, – без прелюдий потребовал Реборн, мгновенно начав распаляться, словно головешка, на которую начали дуть. Кожа жреца была сухая, словно пергамент, старившая мужчину прежде, чем сулило время – это были поцелуи опиума и дурман-травы.

– Прошу меня простить, – склонился Опиумный Жрец в еще одном поклоне, – Но Его Величество прервал благодарственную службу услаждения. Она священна, ее надобно продолжить. Безумный будет рад, если ваша армия к ней присоединится. Алчущие Жрицы соскучились по настоящей вере.

От такой наглости у Реборна налились кровью глаза. Юстас чувствовал кожей, как напрягаются его мышцы. Он кинул взгляд на девушек: боги, две женщины на дюжину мужчин, обескураженно подумал он, но после взглянул в их глаза. Зрачки, красные, словно кровь, сияли не менее, чем рубины на их шеях и бедрах, заключенные в тиски тонких золотых цепей. В глазах их не было боли, страдания или страха – только бездонная похоть, сжигавшая одежду на его теле. Жрицы не опустили взгляда, стесняясь своей наготы, они вздернули подбородки, плотоядно взирая на солдат. Тела их были словно высечены из мрамора – белоснежные, бархатные, крутобедрые и упругие, с талией такой тонкой, что можно было обхватить пальцами одной руки, с полными грудями, глядевшими в небо алыми, вечно сжатыми сосками. Красота их лиц заставляла таять душу и наливаться чресла, волосы их были абсолютно серы и блестели на солнце. Турнепсовый блеск, знал Юстас, серость их волос сияла уже от природы, превращая девушек в живые бриллианты. Из их лона тоже выглядывал турнепсовый блеск – так они почитали своего Бога, Юстас готов был поклясться, что если мужчины уберут руки от своих бедер, то откроют прежде всего сияние этого блеска.

Он слышал кое-что и раньше, но встречался с Алчущими Жрицами в первый раз, наверное, потому, что их было не так много. Растили их в храмах с младенчества, отпаивая женскими травами и отварами на когте мантикоры, закрепляли зелья заклятиями. Возможность родить дитя они теряли еще в раннем детстве. Если им удавалось выжить, то их кости и мышцы становились выносливыми, а женское лоно – исключительно крепким. Но после всего оно осквернялось безумием – желание Алчущих Жриц становилось бездонно, никогда не утоляемо и искало своих жертв денно и нощно. Им требовалось по пять мужчин в день, а если их не было, то на следующий день уже по десять, если не находилось и их, то Жрицы начинали седлать все, что напоминало им мужской орган. Поговаривали, если им удавалось насытить Безумного и свое лоно, то с их грудей начинало сочиться черничное молоко. Одним Богам известно, сколько мужчин им для этого требовалось. Любая шлюха по сравнению с ними была воплощением непорочности.

– Какого Бога чтит Ваше Величество? – ответил вопросом на молчание короля Жрец, поправив худосочной рукой цепь на шее.

Он не мог не знать, какого Бога чтит король-северянин. Жрец хотел сыграть на похоти его солдат, чтобы сохранить свою голову – понял Реборн. Любой, кто сунет свой член в Алчущую Жрицу, становится помеченным Безумным. Забывая о долге, воля многих мужчин в свое время подчинилась словам блесковолосых женщин. Сегодня они их пробуют, а завтра больше половины из них будет готова ослушаться своего предводителя. Реборн обернулся – в глазах его людей ссорились похоть и ненависть. Что ж, это лучший исход, на который он мог рассчитывать – магия сладострастия, исходящая от Жриц, могла смутить разум самого холодного мужчины, или насытившегося – но его люди шли уже больше тридцати лун.

– Не важно какого бога чтит король. Тебя это волновать не должно, – отчеканил Реборн, а потом сказал громко, чтобы слышали и те, кто позади него: – Со мной королева, и ты, Опиумный Жрец, смеешь предлагать подобное в ее присутствии? Неужели ты думаешь, что мои солдаты согласятся на твои оргии?!

– Прошу меня простить, Ваше Величество, но я не вижу королевы, – поправил его Жрец, вдыхая ароматы весны. Его вовсе не смутил неважный настрой короля, он прикрыл глаза, будто собирался уснуть, – Мысли светлейшей мне неведомы, коих я бесконечно почитаю, но позвольте не согласиться… Это не оргии, Ваше Величество, а