Порочный контракт - Анна Олеговна Ковалева

Увидела. Поморщилась. Видок был жуткий. Бритая голова, затянутая бантами, бледное лицо, синяки под глазами, потрескавшиеся губы.

Доходяга. Так бы меня назвала наша бабушка-вахтерша.

Впрочем, это еще цветочки по сравнению с тем, что творилось у меня внутри. Там был не просто раздрай. Там была кровавая каша из внутренностей, перемешанная со стеклами и слезами.

С момента той жуткой ночи прошло четырнадцать дней, но легче мне не стало. А самым страшным, безусловно, был момент, когда я открыла глаза в первый раз.

Открыла и ощутила себя полностью дезориентированной. Я не знала где я, что произошло, почему моя голова перебинтована, а в руке торчит игла капельницы.

А потом в палату вошел Стас и меня паникой подбросило аж до потолка. Сперва среагировало тело, а потом память выдала мне все то, что лучше было бы не помнить.

Вырвав иглу из вены, я оказалась в самом дальнем углу палаты и с ужасом наблюдала за тем, как Горецкий приближается ко мне.

Одновременно вспоминая то, что он творил в кабинете: снова обвинял во всех смертных грехах, ударил, угрожал отдать на растерзание непонятно кому, пытался изнасиловать.

И от этих кадров еще сильнее вжалась в стену.

Стас, заметив мой испуг, замедлился на секунду, но все же попытался меня перехватить и вытащить из угла.

А я от этого совершенно обезумела: начала вырываться, царапаться, кричать и… в какой-то момент поняла, что ничего не слышу.

Ни своего крика, ни слов Стаса. Абсолютно ничего не слышу. Он что-то говорит, втолковывает мне, я вижу как шевелятся губы и все…

На этом моменте в памяти провал. Видимо, я потеряла сознание.

То же самое повторилось и во второй раз. Снова Стас, снова полная глухота и дикая истерика. Только на этот раз меня чем-то накачивали врачи.

А я была не против. В беспамятстве быть проще, чем смотреть в холеное лицо этого монстра. А Горецкий как назло не уходил. Сидел рядом, гладил по волосам. Что-то шептал.

Мне же настолько невыносимо было его присутствие, что я порадовалась своей новообретённой глухоте и вдобавок еще и зажмурилась. Жаль, обоняние и осязание никак не отключались.

Я не хочу видеть, не хочу слышать его и чувствовать! Никогда больше! И категорически не понимаю, зачем он торчит рядом со мной?

Латает подарок Тагирову? Чтобы тот не обиделся? Или еще более изощренную пытку придумал? Хочет вытрясти из меня нужную ему ложь?

— Ненавижу… — шепчу беззвучно, а потом снова проваливаюсь во тьму.

В третий раз просыпаюсь от того… что просто слышу. Слышу, как открывается окно, шуршит полотно ролл-штор, слышу чириканье птиц за окном и звуки шагов в палате.

Тут же открываю глаза, рывком сажусь в кровати и натыкаюсь на обеспокоенный взгляд Валентины.

— Юля, девочка? Что такое? — она кидается ко мне, а я начинаю плакать. От осознания того, что снова могу слышать. В правом ухе словно немного ваты застряло. Но в целом я же все слышу. Это же хороший знак, правда?

— Я слышу, — пробормотала я. — Я снова могу слышать!

— Ну слава тебе, Господи, — восклицает она и прижимает меня к своей груди. И некоторое время я плачу в ее объятиях. — Ну все, милая. Не плачь, не надо. Тебе стресс сейчас очень вреден. Врач сказал, что нужен полный покой.

При упоминании о стрессе перед глазами сразу же встало лицо Горецкого. Да, Стас и стресс отныне понятия поистине неразделимые. Для меня уж точно.

— Это он тебя послал? — неосознанно перешла на «ты». И сразу же отстранилась, отодвинувшись подальше.

Нет, Валя хорошая женщина, она осмелилась вмешаться, начала перечить хозяину. Буквально спасла меня. Мало кто так бы сделал на ее месте. Но… теперь я знаю, что доверять нельзя вообще никому. Только себе самой.

Поэтому меня тут же одолели страхи и подозрения. Валя же так боготворит Горецкого. Мало ли, что он ей наплел. Вдруг она поверила ему? И теперь они вдвоем заманивают меня в ловушку.

— Юленька, — голос Вали вырывает меня из параноидальных мыслей. — Ты чего так смотришь? Бог с тобой, я ничего плохо тебе не сделаю. И без разрешения Стаса я бы пришла.

— Прости, — мне вдруг стало стыдно за собственные мысли. Хотя кто на моем месте не опасался бы каждой тени? — Но тебя все же он послал, да? Стеречь меня? Чтобы не сбежала?

— Нет, Юленька, нет. — Валя помотала головой. — Тебе нечего бояться. Никто тебя не обидит.

— Да ну? — горько усмехнулась, дотронувшись до головы, которая начала болеть. — Я видела и чувствовала его «не обидит». Что ему нужно, Валя? Что он хочет от меня? Что? Почему не дал просто сдохнуть на дороге?

— Тихо, милая, тихо, — Валя накрыла мои руки своими ладонями. — Стас поступил плохо, очень плохо. Но очень в этом раскаивается, правда. На нем лица не было, когда он на рассвете из больницы приехал. Сам покаялся в грехах. Он все знает, Юля. И про подставу с контрактом, и про все остальное. Хотел с тобой поговорить, как очнешься. Но тебе было очень плохо. Стас хочет тебе помочь, Юленька, но не знает как. Ты срываешься в истерику, как только его видишь. Поэтому попросил меня присмотреть за тобой.

Вот, значит, как. Правда все же выплыла наружу. Жаль, что слишком поздно. Теперь мне уже все равно. Хотя нет, не все равно. Есть один нюанс. Маленький, но очень важный.

— Он говорил тебе насчет контракта? — мне было боязно. Стас ведь может заставить меня отрабатывать контракт до конца. С него станется.

А я не представляю как лягу с ним в кровать. Или в нашем с ним случае — на стол? Мне орать от одного вида его хочется, а если Горецкий ко мне притронется, я просто сдохну от ужаса.

А ведь пару дней назад я искренне считала, что влюбилась. Наивная глупая дурочка, которая решила поверить в сказку.

Нет, в жизни чудовище никогда не станет человеком. Как ты его ни обеляй, ни облагораживай. Стас сполна себя показал, во всей красе.

Тот, кто сердца лишен, дарить любовь не способен.

Ему нет ни оправданий, ни смягчающих обстоятельств. Ведь он мог все узнать в первые же пару дней, но даже не почесался…

— Контракт не имеет силы, Юлечка, — тихо ответила женщина. — Тебе ничего не нужно делать, а Стас готов помочь и хоть как-то…

— Что как-то? — вскипела я. — Возместить ущерб? Такое не возместишь ничем. Деньги свои пусть предложит новой контрактнице.

Я знала, к чему клонит Валентина. Стас наверняка решил откупиться деньгами.