Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

Глядя на край его хлыста, я замечталась, представляя северные пустыни.

Поднялся ветер, развевая его накидку и путая мои длинные волосы.

Связав вместе наших лошадей, без охраны, отбросив мирские дела, мы медленно двинулись вперед по безмолвной равнине. Чем выше было небо, тем больше становилось сердце и ближе люди… Последний луч заходящего солнца вспыхнул в небе, заливая золотом округу.

Глядя на залитый солнцем алеющий горизонт, я невольно почувствовала себя самым настоящим героем. Повернув голову, я с улыбкой посмотрела на Сяо Ци.

– Быть может ван-е посоревнуется со мной в навыках верховой езды?

Сяо Ци громко рассмеялся, остановил лошадь и сказал:

– Я подарю тебе триста шагов!

Ничего не ответив, я подняла левой рукой хлыст и с силой ударила коня под седлом Сяо Ци. Уверена – Моцзяо никто посторонний так не бил: конь сердито раздул ноздри, поднял копыто и заржал. Сяо Ци опешил – он уже протянул руку, чтобы остановить мою лошадь, но не успел – я вжалась в седло и, подхлестывая лошадь, поскакала вперед.

Мою белоснежную красавицу звали Цзинъюнь [121]. Шерсть ее была подобна снегу, грива густая, будто заиндевелая. Когда она помчалась, я будто взлетела, оседлав ветер.

Сяо Ци погнался за нами следом. Моцзяо был и в самом деле превосходным скакуном – он летел быстрее молнии. Всадник на черном коне стремительно приближался к всаднику на белом, а когда обогнал, Сяо Ци обернулся, изумленно глядя на меня, и, рассмеявшись, спросил:

– На что же ты еще способна?

Я улыбнулась и не ответила. Взмахнув хлыстом, я подгоняла лошадь, позволив ветру преследовать меня. Скрутив полы хуфу, я подмяла их под себя. Длинные волосы взвихрились на ветру, я будто летела, пересекая необозримые луга. Грудь наполнили головокружительные, пьянящие запахи травы и глины.

С самого детства верховой езде меня лично учил мой шуфу – моими навыками восторгался даже Цзыдань. Однако теперь я, безусловно, была в восторге от навыков Сяо Ци и сноровки Моцзяо – конь был заметно быстрее и сильнее Цзинъюнь. Когда я и лошадь чуть утомились, Сяо Ци оставался невозмутимым, а у Моцзяо словно открылось второе дыхание.

– Все! Ты победил! – Переведя дыхание, я улыбнулась и бросила хлыст Сяо Ци.

– Ванфэй, вы дали мне победить.

Сяо Ци, нежно глядя на меня, с улыбкой чуть поклонился прямо в седле, затем натянул поводья и медленно подъехал.

– Устала?

Я с улыбкой слегка покачала головой и пригладила растрепанные волосы. Только сейчас я поняла, как далеко мы уехали, – вокруг растянулась бескрайняя равнина, а небо уже начало стремительно темнеть. В сумерках пышным цветом раскрывались дикие цветы. Вдалеке стояло несколько юрт и деревянных домиков – пастухи уже разожгли костры и готовили пищу. Мальчишки-пастухи погоняли скот, ветер доносил умиротворяющие пасторали.

– Где мы? Мы так далеко заехали! – Я удивленно посмотрела на Сяо Ци.

Сяо Ци вмиг стал очень серьезным.

– Похоже, сегодня мы в город уже не вернемся. Придется спать под открытым небом.

Я открыла рот и притворилась испуганной.

– Как же быть, как же так? А если придут волки?

– Волки не придут. – Сяо Ци натянуто улыбнулся и посмотрел на меня. – Однако есть тут один нехороший человек…

От его слов у меня загорелись уши. Притворившись, что я не понимала, о чем он вообще говорит, я отвернулась и не удержалась от смеха.

С наступлением ночи мы дошли до домов пастухов – многие уже вернулись домой. Одна добрая женщина подала нам густой и ароматный мясной суп и горячее козье молоко.

Радушные и простые пастухи очень обрадовались незваным гостям. Никто не спрашивал, кто мы такие, не интересовался нашим положением, только устроили нам теплый прием и угощали вкуснейшей едой. Они обращались к нам как к почетным гостям. Несколько детишек окружили Моцзяо и Цзинъюнь – они восторженно гладили их и прищелкивали языками, пытаясь привлечь их внимание. Женщины же без всякой застенчивости сели рядом с нами, смеясь и обмениваясь добрыми вестями. Они дивились моему облику, восхищались белой, как молоко, кожей и длинными гладкими, как шелк, волосами. Я не слышала ничего милее этих простых, но самых искренних комплиментов.

Потом все прильнули к чаркам с вином и, напившись, начали танцевать и петь вокруг костра. Они играли на инструментах, которых я никогда не видела, и пели песни, слова которых я не понимала.

Сяо Ци улыбнулся и сказал:

– Это на языке туцзюэ.

Я уже обратила внимание на некоторые отличия от нас.

– Они не все с Центральной равнины? – прошептала я.

Сяо Ци улыбнулся и кивнул.

– Северные народы до сих пор живут смешанно и вступают друг с другом в брак. Большинство пастухов – северные инородцы ху. Их нравы и обычаи весьма отличаются от наших.

Я слегка кивнула, но сердце сжалось от тревоги. Мы уже столько лет воюем с туцзюэ и взаимно глубоко ненавидим друг друга. Но были и те, кто вел простую жизнь и радовался ей. Эти люди жили тут вместе и создавали семьи больше ста лет. Конечно, мечами и кровью можно разделить земли, но не обычаи и нравы.

Сяо Ци вздохнул и сказал:

– Племена ху и хань зависят друг от друга, как губы и зубы [122]. Сколько бы сотен лет ни шла война, кто бы ни побеждал или проигрывал, страдать всегда будут простые люди. Только если устранить границы и продолжать смешивать кровь, распространяя народные обряды, они, наконец, станут одними из нас, а мы – одними из них, и тогда мы сможем жить в любви и согласии, только так можно на корню пресечь убийства.

Женщина подала нам огромное блюдо с бараниной и говядиной. Цельный кусок мяса еще шипел, плавая в горячем масле, а под кожей ароматного и обугленного куска можно было разглядеть красные прожилки. Она что-то начала жестикулировать в мою сторону, а лицо ее вытянулось от нетерпения. Я взглянула на Сяо Ци, прося о помощи.

Он достал из-под рукава холодный, как снег, кинжал, лезвие которого блеснуло в свете костра. Женщина испуганно охнула, а сидящий рядом мужчина восторженно, с завистью во взгляде вздохнул. Я не разбиралась в оружии, но, взглянув на кинжал в его руке, сразу поняла, что он необычайно редкий – драгоценность, передающаяся из поколения в поколение.

Я наблюдала, как он уверенно использовал кинжал, чтобы разделать мясо. Срезав кожу и добравшись до сочного, нежного ломтя, он отрезал его