По ту сторону свободы - Анна Александровна Бойцан

И тут она увидела женскую фигуру, появившуюся из-за массивного дерева, словно призрак, сотканный из сумерек. Её движения были уверенными, слишком плавными, почти грациозными. Ветер трепал тёмные волосы, открывая лицо, на котором безумие смешивалось с глубокой, невыносимой болью.

— Вероника, — прошептала Лив, её голос был едва слышен.

В горле пересохло, в висках застучала паника. Что она здесь делает? Почему она с ними?

Дориан заметил её. Его взгляд, до этого прикованный к телам, скользнул к Веронике. Он не шелохнулся, ни один мускул на его лице даже не дрогнул. Только кинжал чуть сильнее опустился к бедру, словно готовясь к новому танцу.

Вероника не кричала, не бросалась в атаку. Она шла медленно, неестественно спокойно, её взгляд был прикован к Дориану. В руке она держала зазубренный кинжал, лезвие которого дрожало от скрытой силы, но глаза горели уверенностью и решимостью. Она подошла ближе. Достаточно близко.

И вдруг — метнулась. Короткий, резкий крик. Удар. Клинок вошёл прямо ему в грудь.

На мгновение всё застыло. Время остановилось, мир затаил дыхание.

А потом он...

рассмеялся.

Холодно. Сухо. Почти весело, с оттенком презрения. Этот смех пронзил Лив до костей.

— Серьёзно, детка? — сказал он, глядя ей прямо в глаза, в его голосе звенел металл. — Ты действительно думала, что это сработает?

Он выдернул клинок из своего тела, словно вытаскивал занозу, и с лёгким звоном отбросил его в сторону. Затем — шаг вперёд, медленный, угрожающий.

Вероника попятилась, её глаза метались между его лицом и раной, которая уже затягивалась, кожа срасталась на глазах. Она задышала прерывисто, как будто только сейчас осознала всю глубину своей ловушки.

— Я вернулась... как и обещала, — прохрипела она, её голос был полон отчаяния.

— Да, ты всегда возвращаешься, как тебя ни гони. Ты в курсе, что это называется «зависимость»? — Его голос стал насмешливым. Он двинулся на неё, отбрасывая длинную, зловещую тень на дорогу. — Ах ты, маленькая сталкерша... Пора освободить тебя от этой обсессии.

Лив прижалась лбом к стеклу. Её грудь тяжело вздымалась, внутри всё кричало: "Остановись! Пожалуйста, остановись!" Но голос не вырывался наружу. Она будто срослась с креслом, с этой машиной, со своей абсолютной, парализующей беспомощностью.

Дориан схватил Веронику. Жестко. Быстро. Заломал руку, швырнул на колени. Та закричала, но звук был больше похож на рык раненого зверя. Он наклонился к её уху, его голос был шёпотом, полным змеиного яда:

— Ты ведь скучала по мне. Признайся. По тем ночам, когда ты дрожала от страха и желания.

Он поднял кинжал и медленно, почти нежно провёл им по её щеке, оставляя тонкую красную полосу. Она пыталась вырваться, её тело билось в его хватке. Она плакала или смеялась — Лив не могла понять. Это было похоже на агонию безумия, рождённую невыносимой болью.

— Помнишь, как ты сказала, что тебе нравится грубо? Что ты любишь, когда я жесток? Ну так вот тебе весь мой сервис!

И он вонзил клинок ей в грудь. Одно движение. Как будто избавлялся от старой, надоевшей куклы. Лив зажала рот рукой, чтобы не закричать, чтобы не выпустить этот ужас наружу. Её глаза были широко раскрыты, и в этих глазах впервые отразилось полное осознание: он не просто монстр. Он делает это с лёгкостью. С удовольствием. С наслаждением.

Дориан отбросил тело и поднял глаза, встретившись взглядом с Лив. Она вздрогнула, словно от удара током. Он улыбнулся — той самой своей мягкой, почти ласковой улыбкой, которая теперь казалась ей воплощением чистого, липкого ужаса.

Но Лив знала: всё только начинается. Потому что теперь она видела его по-настоящему, без прикрас, без иллюзий. И часть её души уже в ужасе дрожала от мысли, что будет дальше.

Дориан медленно подошёл к машине, его движения были плавными, почти ленивыми, как будто он только что закончил лёгкую прогулку. Он открыл дверь, сел за руль. Лив почувствовала, как машина качнулась, и вздрогнула, ожидая его реакции, но он молчал. Затем, не глядя на неё, он протянул руку к бардачку, достал оттуда запечатанную бутылку воды и протянул ей. Его пальцы, ещё недавно сжимавшие рукоять кинжала, теперь были поразительно нежны. Лив не взяла её, продолжая смотреть перед собой.

— Прости за это, ладно? — наконец произнёс Дориан, его голос был непривычно тихим, лишённым всякой насмешки. Он медленно повернул голову к ней, его взгляд, до этого ледяной, стал чуть мягче, почти внимательным. — Таковы издержки... любить вампира.

В салоне повисла тишина, тяжёлая, как воздух перед грозой. Лив не ответила, лишь смотрела прямо перед собой. Он завел двигатель, и машина тронулась, оставляя за собой тела и лужи крови, которые медленно исчезали в наступающей темноте...

* * *

Они вошли в дом. Дориан, как всегда, был невозмутим. Он снял куртку, бросил её на кресло в холле.

— Ну что, Оливия? — Дориан повернулся к ней, его лицо было непроницаемо, но в глазах плясали тени. — Сегодня меня снова ждёт лекция о жестокости и испуганные глаза? Черт, я же уже это вижу...

Лив глубоко вдохнула. Её голос был тихим, но на удивление твёрд. Она подняла на него взгляд, полный усталости и решимости.

— Нет, Дориан. Мне больше не страшно.

Дориан медленно усмехнулся, его губы растянулись в тонкой, почти невидимой, но от этого не менее хищной улыбке.

— Отлично, Оливия. Значит, мы на одной волне. В любом случае, хочу напомнить — я сделал это, чтобы тебя защитить.

— А вот это ложь! — отрезала Лив, её голос был низким, почти рычащим. Она сделала шаг к нему, сокращая расстояние, и её глаза горели решимостью, почти отчаянием. — Ты наслаждался игрой, упивался своей властью. И я не могу жить так! Я не могу смотреть на то, что ты делаешь, и оставаться собой. Я теряю себя, Дориан! Теряю каждую клеточку своей души, своего разума. Я не могу спать, я не могу есть, я не могу дышать, когда знаю, что ты... это. Когда это — часть меня.

Дориан резко выпрямился, словно молния пронзила его. Его глаза потемнели, словно в них собралась вся тьма мира, а лицо стало непроницаемым, как камень. Лив чувствовала, как напряжение в нём нарастает, заполняя пространство, делая воздух вязким.

— Что ты хочешь мне этим сказать, Лив? — его голос был низким, почти рычащим, полным не просто презрения, а ледяной ярости.

— То, что уже говорю! — ответила Лив, её голос звучал устало, но с непоколебимой,