Саймон - Анна Есина

— Ты всё-таки решился уйти?

— Игнат помог, организовал мне мнимый перевод в столичную клинику. Без его протекции сидеть мне в кресле заведующего отделением до морковкиного заговенья, рядовому врачу уволиться куда проще.

— А почему ты вообще пошёл работать в обычную больницу?

— Тебе показать мои ассиметричные ягодицы снова? — Семён захохотал. — Хотя, сказать по правде, мне больше нравится работать с людьми. Да, бумажек до самой маковки — Игнат нас бюрократией не отягощает — снабжение гораздо хуже, оборудования никогда не допросишься, да и специалистов грамотных мало. Зато пациенты проще. Не нужно гадать, что тебя ждёт сегодня: роженица с остановкой дыхания или тролль, нажравшийся мухоморов. Когда ты врач, невольно начинаешь ценить предсказуемость.

Ангара играла закатными бликами. Мост Кирова переливался огнями, будто кто-то развесил над водой гигантскую гирлянду. Они присели на скамейку, и город вокруг будто притих, прислушиваясь к их разговору. Вода шумела, нашёптывая свои истории, а ветер приносил запахи с другого берега — чего-то свежего и немного дикого.

— Знаешь, а я вот начинаю всё больше ценить время, проведённое на поверхности, — поделилась Ангела. — С утра до ночи пропадать под землёй — как-то немного странно.

— Это скоро закончится, — Семён вмиг уловил нотку грусти. — Я имею в виду учёбу по вечерам. Будем больше времени проводить вне клиники, может, даже слетаем куда-нибудь на выходные.

— В смысле, ты расправишь крылья и вжу-ух? — она засмеялась.

— У меня нет крыльев, я же вампир, а не прокладка.

— А у твоей сестры есть, я на днях видела, как она угрожала особо буйному сфинксу, что проглотит его целиком, если он не перестанет дурить.

— Хочешь — лети с ней, — Семён якобы обиделся и выпятил нижнюю губу. — Я предпочту купить авиабилет.

Геля повисла у него на шее и зацеловала эту мальчишескую гримасу.

— Мой уязвлённый кровопийца.

— Моя любительница топтать хрупкое вампирское эго.

В 130-м квартале дома смотрели на них с любопытством старых друзей. Фонари подмигивали, зажигаясь один за другим, словно выстраивая путь специально для них. В какой-то момент они забрели в кафе, где пахло не как в обычных заведениях — здесь ароматы выпечки смешивались с запахом сибирских трав, создавая что-то совершенно особенное.

Семён купил два больших стакана чая с клюквой и пару аппетитных ватрушек. Геля долго отнекивалась от мучного, но в итоге с удовольствием уплела.

— Скажи, а тебе всегда нравились… — она аккуратно вытерла губы, избавляясь от крошек, и попыталась как можно чётче сформулировать вопрос, — девушки вроде меня?

— Ты о красавицах, которые выглядят так, что поскорее хочется затащить в постель? Да, всегда.

— Нет, — она покраснела, — я о… м-м-м, пышной фигуре.

— У тебя идеальная фигура, — Семён говорил абсолютно искренне, и это чувствовалось. — Может, она и не вписывается в чьи-то эталоны, но совершенно точно удовлетворяет моим вкусам. Я рос в другую эпоху. В те времена красота женщины была подобна редкому вину — чем дольше хранится, тем глубже становится её аромат. Не в количестве подписчиков и лайков заключалась её ценность, а в том внутреннем сиянии, о котором писал Достоевский: «Красота спасёт мир».

Пятьдесят лет назад женщина была как редкий цветок в закрытой оранжерее — её прелесть заключалась не в показной доступности, а в утончённой недоступности. Женская привлекательность определялась не внешними атрибутами, а внутренней культурой, умением держать себя в обществе, способностью создавать атмосферу уюта и гармонии.

А сто лет назад… О, сто лет назад всё было ещё строже! Женщина являлась олицетворением нравственной чистоты и благородства. Вспомним слова Льва Толстого о том, что истинная красота должна быть «проста, как правда». Её облик не должен был вызывать смущения или вожделения — только уважение и восхищение. Платье должно было скрывать, а не обнажать, макияж — подчёркивать естественную красоту, а поведение — соответствовать высоким моральным принципам.

В те времена не существовало культа искусственных стандартов. Женщина была подобна природному явлению — естественная, гармоничная, целостная.

Сегодня мир изменился до неузнаваемости. Но, как говорил великий мыслитель, «мода проходит, стиль остаётся». И я верю, что та мудрость, заключённая в старинных идеалах красоты, та глубина, что жила в сердцах, не может исчезнуть бесследно. Истинная красота живёт в душе, и именно она остаётся вечной, неподвластной времени и изменчивым трендам.

Ангела слушала, затаив дыхание, и мысленно соглашалась с каждым словом.

— Так тебе понравилась моя душа?

— Признаться честно, я влюбился в неё с первого взгляда, — Семён остановился на середине небольшого каменного моста, ведущего к острову Юность, обнял её за плечи и поцеловал. Долго и до того нежно, что Геля растеклась вокруг него блаженной лужицей. Потом всё же закончил свою мысль, — Но окончательно потерял голову, когда ты встала рядом, задрала футболку, и я увидел, пускай и не целиком, эти прекрасные творения природы, — он жадно накрыл ладонью правую грудь и слегка сжал.

На Топкинском их встретил город — весь как на ладони, будто на огромном блюде. Огни улиц рисовали узоры, а небо темнело, становясь всё глубже. В этот момент весь мир сжался до размеров их улыбок, до тепла рук, до биения сердец.

***

Игнат встал с постели и вышел на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Голову распирало изнутри от обилия мыслей.

Брат и мать травили отца, чтобы сжить его со свету. Шикарная история, как раз в духе их полоумной семейки. Король ночи знал об их проделках, но никак не препятствовал. Почему? Неужели тысяча лет — это чересчур огромный срок для одной бессмертной души? Или ему так опротивело всё, что составляет его жизнь?

Отец решил передать силу всего рода Чернокровных своей внучке. В теперешнем состоянии это непременно убьёт древнего вампира. Пожалуй, только наличием силы и подпитывался его организм на данном этапе. Убери её — померкнет и свет отца.

Игнат никогда не питал особой любви к родственникам. В их фамильном гнёздышке любое упоминание чувств считалось ругательным словом, а уж проявлять эмоции и вовсе возбранялось. Но сегодня, когда Лира объявила о том, что отец пришёл в чувство, у главврача в груди будто паяльная лампа зажглась. Он испытал радость пополам с облегчением, тревога за жизнь родного вампира улеглась.

Кира обвила руками его обнажённый торс и прижалась голой грудью к спине.

— Не спится?

Ещё одна возмутительница спокойствия. Игнат улыбнулся, погладил шёлковую кожу ягодиц.

— Отец сегодня попросил привести к нему Ксюшу, — пояснил одну из сотни причин отсутствия сна. — Он хочет передать ей силу нашего рода.

— Не знаю, что это значит, но звучит очень солидно, будто дедуля намерен обеспечить её наследством или вроде