Дикая Роза. Семь лет спустя - Вальехо Хуан Кордес

победы над этим человеком, перевернувшим всю его жизнь. И ради этой победы стоило сейчас делать все то, что хотел Исагирре: играть с ним в настольный и большой теннис, смотреть его коллекцию марок, ужинать с ним и слушать его самодовольные рассуждения об устройстве мира и успехе в нем. А когда становилось совсем тошно, Сильва вызывал в сознании образ Фелиситас, ради которой можно было вытерпеть и не такое, и вспоминал слова Карлоса Монкады: «Самое уязвимое место Исагирре — тщеславие, он считает себя сверхчеловеком. Надо сделать вид, что ты сознаешь и принимаешь его главенство над собой, и делаешь это добровольно, а не по принуждению. Мерзавец силен, хитер и опасен до тех пор, пока считает, что еще не подмял тебя под себя. Конечно, это противно — поддаваться ему, но другого способа ослабить, а может, и прекратить его слежку, коварный контроль над каждым твоим шагом, нет. Надо усыпить его инстинкт самосохранения — в этом половина нашего успеха».

Льстить начальству Мигель никогда не умел, считал это ниже своего достоинства, а потому опасался поначалу, что у него ничего не получится с «приручением» Исагирре, он обязательно сорвется и выдаст себя. Но все оказалось гораздо проще. Сатурнино, как понял Сильва, долгие годы вел слишком замкнутую жизнь. В этом же тайном научном центре и подавно: случайного собеседника быть не могло, с наемными иностранными учеными разговор шел лишь на профессиональные темы, а соотечественников — персонал и охрану — Исагирре не воспринимал, как хоть сколько-нибудь равных себе. Сильва был его однокурсником, они начинали вместе путь в науку, и одного этого было достаточно, чтобы Исагирре захотел говорить с ним о себе. Ведь лучшие свидетели успеха и преуспевания человека в жизни именно те люди, рядом с которыми проходила молодость.

Оказалось, что от Мигеля никаких откровений не требуется. Сатурнино не интересовала его жизнь, взгляды и убеждения. Сначала из дежурной вежливости он о чем-то еще спрашивал, но потом их беседы напоминали улицу с односторонним движением. Исагирре писал портрет самого себя, сильно приукрашенный и циничный. Сильва лишь слушал и кивал.

Он вполне убедился за время этих бесед, что резкий на язык Монкада прав. Сатурнино был мерзавцем убежденным. Бывает, что специалист так увлечен своим делом, что не отдает себе отчета, какими последствиями это грозит человечеству. Но Исагирре ни в чем не запутывался, он изначально и осознанно выбрал путь, в котором не было места нравственности и ответственности. Богатство, деньги, возможность проводить дорогостоящие эксперименты не были для него последней целью. Даже слава нобелевского лауреата (а в том, что он скоро добьется этого звания, Сатурнино не сомневался) не влекла его сама по себе. Да, он считал себя суперменом, избранником, и хотел власти, власти над всеми людьми. Сейчас, конечно, намекал он Сильве, и над ним есть хозяин, но со временем Исагирре освободится от зависимости и станет сам диктовать условия…

— Почему он так откровенничает? А если я расскажу хозяину? — недоумевал Мигель на очередных ночных посиделках с Монкадой.

— Мерзавец получает удовольствие, произнося все это вслух, — усмехался биолог. — Опасаться же ему нечего: с хозяином ты не заговоришь никогда, ты и не увидишь его. Да и кто тебе поверит?

— Значит, говоря со мной, он просто выпускает пар?

— Отчасти да, но только отчасти. Одновременно он обрабатывает тебя, готовит к переходу в его веру.

— Что-то я не очень понимаю тебя, Карлос. О какой вере ты говоришь?

— Ну, вера здесь, может, и не то слово. Но ему очень нужны верные помощники из числа ученых.

— Почему же он не ведет эти беседы с тобой?

— Зачем же ему со мной говорить! Со мной и так все ясно. Я ведь для него уголовник, то есть тоже мерзавец, но рангом ниже. А ты — совсем другое дело. Ты как бы праведник в науке, и соблазнить тебя, совратить с пути истинного — дьявольски приятная для Исагирре задача.

— Но разве он не понимает, что ничего у него не получится?

— Не понимает! Он ведь по себе судит.

— Боюсь, что скоро он будет разочарован.

— Боже тебя упаси, Мигель! Тогда последует ужесточение режима, и нам гораздо сложнее станет встречаться друг с другом, не говоря уж о побеге.

— Но ведь я даже не представляю, чего он еще захочет.

— Все того же, друг мой, все того же. Как только ты найдешь средство нейтрализовать, обуздать действие «СФ» и спящие начнут подниматься, мерзавец будет готовить для людей новую пакость, новую болезнь. И захочет, чтобы ее изобрел именно ты. Ну а если это случится, то ты уже будешь не на крючке, а на цепи.

— Этому никогда не бывать, Карлос!

— Понятно, Мигель, но прошу тебя, если дело дойдет до разговоров о новом проекте, хотя бы промолчи. Не соглашайся, но и не отказывайся. Нам важно протянуть время.

— Сколько еще ждать?

— А сколько тебе нужно для завершения работы?

— Но я ведь не собираюсь завершать ее здесь. Исагирре не получит ничего!

— Господи! Прости, Мигель, я не так спросил, но и ты ведь мог бы догадаться, о чем речь. Когда ты будешь готов к побегу?

— Бежим хоть сейчас.

— Ну, ты и упрямец. Когда ты будешь уверен, что вот-вот средство от «СФ» появится? Мы не можем попасть в Мехико с пустыми руками, мы должны будем предъявить доказательства, лучшее из которых твое анти-снотворное.

— Я ни в чем еще не уверен, но, кажется, что-то уже вырисовывается. Вот уже три дня в одной из пробирок взращивается нечто; причем паспорт этой пробирки фальшивый, а настоящие данные лишь у меня в голове. Думаю, что потребуется еще неделя или дней десять, чтобы убедиться в результате. Но даже если он будет обнадеживающим, все равно потребуется еще доводка, с которой мне одному не справиться — рук не хватит.

— Доводку сделаем в Мехико.

— Ты так уверенно говоришь, Карлос, как будто план побега у тебя уже в кармане. Нечто подобное ты уже заявлял при первой нашей встрече, а потом выяснилось, что все это никуда не годится.

Сильва был прав: предложенные Монкадой ранее способы бегства отличались авантюризмом и крайней ненадежностью. Допустим, им удастся с помощью какого-нибудь приспособления перемахнуть ночью через ров и забор с проволокой под током (притом что приборы ночного видения, камеры и операторы на центральном пульте постоянно следят за границами их территории). Допустим. А дальше что? Куда им двигаться в ночной пустынной местности без карты и компаса? К утру их побег обнаружится, а далеко они уйти не смогут.