Дикая Роза. Семь лет спустя - Вальехо Хуан Кордес

— За год! Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться на целый год?

— Таков срок контракта. Но конечно же, дорогая, я буду прилетать к тебе каждый месяц, а может, и чаще. Да ведь и ты сможешь навестить меня.

— Все равно это ужасно: целый год!

— Роза, милая, но что же поделаешь: по-другому не получается.

— Но я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы ты уезжал от меня! Я боюсь, Рикардо!

— Чего тебе бояться, дорогая?

— Я боюсь за тебя, боюсь, что с тобой что-нибудь может случиться!

— Случиться может везде: вспомни Рохелио, Кандиду, Эрлинду… Поверь, я переживаю не меньше. Каждый день в твоем ресторане будут бывать десятки мужчин…

— А в твоем Нью-Йорке тысячи хищных женщин?

— Милая! Так ты будешь меня немножечко ревновать?

— Не немножечко. Если узнаю что, прилечу и выцарапаю глаза любой!

— Согласен. Но и я приму ответные меры, если ты будешь кому-то улыбаться не только со сцены…

Роза чувствовала, что Рикардо огорчен предстоящей разлукой, уезжать ему больно и тяжело, но и остаться он уже не сможет. Обязательство для него — слово чести! Потом задето еще его мужское самолюбие. Неудавшаяся сделка грызет его сердце, Рикардо не успокоится до тех пор, пока не докажет всем, и самому себе в первую очередь, что поражение его временное, что он может добиться успеха и добьется его. Таков уж его характер. Да и воспитание, которое он получил, не оставляет ему иного выбора.

Три дня, остававшихся до отлета в Нью-Йорк, они были неразлучны, ни на шаг не отходили друг от друга. Роза хотела вообще не появляться в «Карнавале», но Рикардо не принял такой жертвы и настоял, чтобы она выходила вечером на сцену ресторана, хотя бы на сорок минут. Конечно же это было неразумно — не выступать там сейчас, когда столичная публика и туристы только-только начинают находить дорогу в «Карнавал Розы Гарсиа Монтеро», но ей было не до разумных соображений, она жила только им одним и, если бы Рикардо захотел, не вышла бы даже на сцену и Большого зала.

В центральном аэропорту Мехико с ней что-то случилось. Как только объявили посадку на рейс в Нью-Йорк, Роза, до этого старавшаяся улыбаться и шутить, вцепилась в Рикардо, заплакала и сказала сквозь слезы:

— Я никуда тебя не пущу!

— Ну что ты, родная! — Рикардо бережно обнял ее. Через несколько часов я позвоню тебе. Не волнуйся.

Она хотела сказать, что боится больше не увидеть его. Но, посмотрев в печальные глаза мужа, проглотила эти слова и прошептала другое:

— Я очень люблю тебя! Береги себя, Рикардо.

— Ты себя береги, милая. Я тебя люблю сейчас так, что боюсь силой своей любви поджечь самолет.

— Так сожги этого разлучника!

— Увы, нельзя. Там люди… Ну, пора уже. Разреши я поцелую тебя на прощание…

И этот поцелуй до сих пор грел и печалил ее. Если бы не работа, не многочисленные хлопоты по «Карнавалу», позволявшие забыться, Роза не перенесла бы первых, самых тяжелых для нее, дней разлуки с мужем. Во всяком случае, ей так казалось, когда она в одиночестве засыпала и просыпалась, день и вечер были заполнены, потом она ждала его звонка из Нью-Йорка, ждала и все время боялась, что Рикардо не позвонит, что-нибудь помешает ему. Но ближе к полуночи звонок обязательно раздавался. Голос мужа был бодр и весел, о себе он говорил мало (мол, всем доволен, и только), но зато заставлял обрисовывать проведенный ею день даже в мелочах, интересовался сущими пустяками.

Потом она ложилась в постель, но долго не засыпала. Чувство тревоги, которое охватило ее в аэропорту, боязни больше не увидеть Рикардо почему-то не отпускало, а по позвоночнику сверху вниз шел какой-то противный холодок. Роза включала лампу, принимала снотворное, но и сквозь забытье страх настигал ее, душил кошмарами, сновидений. Наутро она вставала вся разбитая и с трудом заставляла себя начать новый день.

Глава двадцать третья

Похоже, надо было что-то делать с сестрой. Джулия не только не угомонилась, но даже и не затихла на время. Армандо предполагал, что сейчас, когда он выключил из ее игры даже телохранителей (после намерения выкрасть детей Розы), ей просто не хватит рук что-либо еще предпринять. Но Джулия была Франческотти. Для нее, как и для него самого, не было безвыходных положений, а трудности лишь подстегивали ее. Час назад она пришла в номер захудалой гостиницы на встречу с Энрико Галиндо. И до сих пор она там, но о чем они говорят, неизвестно. Шторы закрыты, подходы к двери номера перекрыты людьми Галиндо.

— Галиндо — это кто? — бесстрастно спросил Армандо. — Мелкий гангстер, чье существование мы допускаем в наших интересах?

— Да, сеньор, — ответил Альтамирано, — но в последнее время он слегка заматерел и сколотил себе команду из земляков, все они с Юга.

— Как Джулия могла выйти на него?

— Точно пока не знаю. Предполагаю, что через одного из охранников.

— Выяснить. Если подтвердится, наказать, перевести в провинцию.

— Слушаюсь, дон Франческотти.

— Способен ли Галиндо на убийство?

— Да. На нем не менее четырех трупов.

— Вот что, Альтамирано…

— Слушаю, сеньор. Какие будут распоряжения?

— Нет, пока никаких. Только немедленно дай знать, как только Джулия сядет в машину…

Да, что-то надо было делать с сестрой. Сама того не ведая, она начинает вмешиваться в самые заветные его планы, грозя все испортить и даже поломать. Не хватало еще, чтобы Джулия стала убийцей единственной дорогой ему женщины! Что же делать? Посадить ее под домашний арест? Убрать по-тихому ее сумасшедшую подругу? Ничего более умного в голову не приходит, но решение надо принимать уже сегодня.

В дверь постучали. Снова вошел капитан Альтамирано. Не дожидаясь его сообщения, Армандо сам набрал телефон в машине Джулии.

— Да-да, — капризно ответила сестра.

— Это Армандо. Я хочу тебя немедленно видеть.

— Я сегодня занята, братик. Давай завтра вечером.

— Через десять минут ты должна быть у меня.

— Ты мне приказываешь?

— Считай, что так.

— А если я не подчинюсь и пошлю тебя подальше?

— Попробуй. Но тогда ты больше из дома не выйдешь.

— Даже так? Как ты смеешь со мной так разговаривать! Я тебе не шестерка.

— Джулия! Я тебя очень прошу приехать. Это очень важно.

— Для тебя?

— Для нас обоих.

— Ну хорошо, братец, но только на пятнадцать минут.

— Жду.

Сейчас она приедет, а он еще не готов к разговору. Не может же он сказать ей прямо, какие