Хозяйка Шорхата - Раяна Спорт

толчок от проваливающихся в грязь колес или наезда на булыжники отдавался болью во всем теле. Я едва удерживалась на ногах, и только благодаря крепким рукам стражей, которые меня придерживали, не падала. Они не сводили с меня глаз, словно боялись, что я попытаюсь сбежать, или просто заботились о том, чтобы я не расшиблась на этой ужасной дороге.

Несмотря на ранний час, на улицах были видны вереницы горожан. Я догадывалась, что эти люди вышли из своих домов пораньше, чтобы посмотреть, как меня везут на костер. Еще из истории своего мира я знала, что подобные публичные казни всегда привлекали толпы зевак, жаждущих крови и зрелищ. Я представляла себе эту толпу: шумную, злобную, готовую выкрикивать оскорбления и насмешки.

Но то, что я увидела, не соответствовало моим ожиданиям. Эта толпа… она была другой. Не такой, какой я ее себе представляла. В их лицах не было ни злорадства, ни жажды крови. Скорее, какое-то странное, приглушенное любопытство, смешанное с… сочувствием? Это было невероятно. Я ожидала увидеть звериный оскал, а видела печальные, опущенные глаза. Некоторые даже отворачивались, словно им было стыдно за то, что они здесь.

Вереница повозок, сопровождаемая стражей, двигалась медленно, позволяя толпе в полной мере насладиться зрелищем. Или, скорее, мучиться им. Я видела, как женщины украдкой вытирают слезы, как мужчины хмурятся, отводя взгляд. Не было ни криков, ни оскорблений, только тихий, почти похоронный шепот.

Я стояла в телеге, связанная по рукам и ногам, и пыталась понять, что происходит. Неужели это какая-то изощренная пытка? Заставить меня поверить в их сочувствие, чтобы потом обрушить на меня всю свою ненависть у самого костра? Но даже если так, это было странно. Слишком тонко, слишком сложно для той грубой жестокости, которую я ожидала.

Многие молились. Многие плакали. Похоже местные горожане совсем не были уверенны в моей виновности. Если это так, то об этом стоило призадуматься. Но увы, у меня уже не было на это времени, и, судя по довольному виду де Сан-Раду, восседающему на вороном коне, исправить уже ничего было нельзя.

Кроме того, горожане явно были поражены жестокостью вынесенного мне приговора. Если к виселицам и магическим тюрьмам здесь привыкли, как и к тому факту, что благородным дворянам периодически отсекали головы, то к казни путем сожжения они явно были не готовы. Впрочем, как и я…

Костер был сложен на вершине пологого холма за городом, среди пустоши, ко которой начиналось болото. Высокая куча хвороста, сложенная с какой-то пугающей тщательностью, служила пьедесталом для позорного столба.

Вокруг уже стояла толпа, но, как и в городе, я не услышала ни брани, ни криков. Здесь царила мертвая тишина. Тяжелая, давящая тишина, которая говорила громче любых слов. В этом безмолвии чувствовалась какое-то зловещее предвкушение, словно сама природа затаила дыхание в ожидании того, что произойдет дальше.

Повозка подъехала ближе, давая мне возможность рассмотреть лица замершей толпы. Я жадно вглядывалась в каждое, надеясь увидеть знакомые черты, но тщетно. Николь среди них не было.

«Неужели служанке не удалось найти его и сообщить о постигшем меня несчастьем? Или же… Нет, нет, нет! Не думать об этом! Николь любит меня, как и я его!» — отчаянно твердила я себе, пытаясь унять нарастающую панику.

Стражи подхватили меня на руки, и я, словно кукла, оказалась на земле. Мои босые ноги коснулись холодной, липкой грязи. Холод пронзил до костей, но я не чувствовала его. Вся моя сущность была сосредоточена на поиске, на отчаянной надежде увидеть его лицо, его глаза, полные любви и беспокойства. Куда он подевался? Почему его нет здесь, когда я больше всего в нем нуждаюсь?

Меня повели вперед, сквозь плотную стену любопытных взглядов. Каждый взгляд казался ударом, каждое перешептывание — обвинением. Я чувствовала себя обнаженной, уязвимой, выставленной на всеобщее обозрение.

«Где же ты, Николь?!»

Впереди показалась эшафот. Высокий, мрачный, он возвышался над толпой, словно зловещий символ моей неминуемой гибели. Сердце бешено заколотилось в груди, пытаясь вырваться на свободу. Ноги подкосились, и я едва не упала. Стражи крепче сжали мои руки, не давая мне шанса на побег.

"Николь! — прошептала я, почти беззвучно. — Пожалуйста, приди!"

Но в ответ была лишь тишина, нарушаемая лишь гулом толпы и скрипом дерева под ногами стражей. Надежда, словно хрупкая бабочка, трепетала в моей груди, готовая в любой момент угаснуть. Я не могла поверить, что это конец. Не могла поверить, что Николь не придет. Что он отвернулся от меня под натиском искаженных фактов.

Бейрат вышел перед сложенным костром и зачитал акт, подготовленный епископом. Его голос, усиленный магией, разносил слова обвинения, тщательно выверенные служителем церкви. Каждое слово, словно удар молота, приближало неотвратимое. В финале прозвучал приговор, леденящий душу: костер.

Бейрат резко обернулся ко мне. В его глазах, вопреки суровости момента, мелькнула тень скорби, словно он сам был жертвой обстоятельств. Едва заметный кивок стал сигналом для палача. Грубая рука схватила меня за плечо и повлекла к месту казни. На куче зеленых, совсем свежих веток перед столбом был закреплен небольшой бочонок, на который меня и поставили. Поодаль были сложены два мешка угля и небольшая кучка торфа.

«Они явно подготовились к тому, чтобы поддерживать медленный огонь! — пронеслась в голове мысль, заставившая меня вздрогнуть.

Меня охватила дрожь. Режущей болью свело внутренности, и я жадно глотала воздух, пытаясь унять панику, но страх сковал все тело.

«Нет, ради Бога, не думай!» — приказала, дав себе мысленную оплеуху.

Холодный ветер пробирал до костей, но дрожала я не от него. Бейрат, словно бросая кость собаке, швырнул палачу моток толстой, грубой веревки. Не прошло и минуты, как мои запястья и лодыжки были крепко привязаны к шершавому деревянному столбу. Веревка врезалась в кожу, напоминая о неизбежном.

Сердце билось неровно, редкими, болезненными толчками. Каждый удар отдавался эхом в ушах, заглушая шепот толпы. Я в последний раз окинула взглядом незнакомые лица, застывшие в печали и скорби. Они, простые люди, понимали. Видели ложь в глазах де Сан-Раду, понимали, что жажда наживы толкнула их на эту чудовищную клевету. Они знали, что я невиновна. Но пойти против власть имущих, против их богатства и влияния, ни у кого из них не хватило духа. И теперь я стояла здесь, обреченная, жертва их трусости и алчности де Сан-Раду.

«Ну вот и все! Прости, Надэя, что не уберегла не только твой дом, но и твое тело», — мысленно прошептала я, смотря на восходящее солнце.

С чадящим факелом в вытянутой