Брачные ошибки - Полина Ром

Читать смогла, хоть и не слишком быстро: очень уж непривычно выглядели буквы. Но если не задумываться особо, не всматриваться в строчки, разглядывая каждую завитушку, то вполне получалось. А вот цифры, разделяющие молитвы, почти обычные арабские, отличаются лишь мелкими деталями. Только не это главное…

Главное то, что оба сундука битком набиты вещами Эльзы. Там было свалено всё сразу. И шкатулка с простенькими украшениями, и теплые платья, и даже свернутая в рулон тяжелая зимняя накидка. Зачем бы ее уложили вместе с остальной одеждой? Напрашивается вывод, что возвращение Эльзы домой, в поместье, никто больше не планировал? Получается, с её собственных земель девочку увезли навсегда?! Все это мне сильно не нравилось…

Посидев еще немного, я дождалась, пока Берта вернётся за посудой и принесёт горячий травяной взвар с медом.

– Пейте, госпожа, пока тёплое.

– Спасибо, Берта. Ты ступай, поешь, а я еще помолюсь – кротко ответила я, держа палец между страниц книги как закладку.

– Ну вот и добро! Я за чашечкой после приду, маленькая госпожа. Только пейте сразу! Остывшее уже негодно питье-то будет.

– Обязательно сразу, Берта, – успокоила я сиделку.

Подождала, пока вдалеке хлопнет кухонная дверь, и снова скользнула на второй этаж. Там какая-никакая жизнь. Хоть посмотрю на людей, раз уж на улицу не пускают. Все равно Берта и Брунхильда обедают долго, да потом еще чаи распивают и болтают.

Погода немного испортилась: ветер стал сильнее, на небе рябью бежали облака, все время пряча солнце. Потянула вверх раму и застыла, уловив движение там, вдали: между домами, поднимая пыль на немощёной дороге, мелькнула черная коляска, запряжённая парой упитанных рыжих коняшек.

А может, это и не коляска, а бричка: я в них совершенно не разбираюсь. В коляске сидел пожилой грузный мужчина в странном головном уборе: что-то среднее между кепкой и фуражкой. Почему-то в моей памяти само собой всплыло слово картуз…

Глава 3

В свою комнату я добежала быстрее, чем застучали в уличную дверь. Тихо уселась у окна, взяла в руки молитвенник и уткнулась в книгу. Некоторое время из прихожей доносились голоса, потом дверь в комнату распахнулась, и вошел полный, неприятнго вида мужчина довольно преклонных лет.

Там, когда я наблюдала его сверху, был виден только забавный головной убор и что-то вроде черного плаща-накидки, скрывающего грузную фигуру. Сейчас же я с любопытством, но осторожно рассматривала несколько нелепый его костюм: довольно узкие суконные короткие брюки, плотно обтягивающие жирные ляжки и застегнутые под коленями. Белые хлопчатобумажные чулки, обтягивающие кривоватые икры и собранные в гармошку на оплывших щиколотках. Громоздкие кожаные туфли с позеленевшими медными пряжками и широкими тупыми носами. А вот поднять глаза и взглянуть ему в лицо я почему-то так и не рискнула.

- День добрый, Эльза, – голос у мужчины сипловатый, с неприятным то ли хрипом, то ли покашливанием в конце предложения.

- Добрый день, - это все, что я рискнула произнести.

- Ты можешь идти, Берта. Я должен сам поговорить с племянницей. Ступай.

Дверь захлопнулась за сиделкой, а мужчина подошел к столу и, отодвинув стул, по-хозяйски уселся так близко ко мне, что почти касался своими коленями моих. Некоторое время он выдерживал паузу, а я замерла, как мышь, опасаясь сделать что-либо не так.

- Это хорошо, что ты понимаешь свое место, – и опять неприятное покашливание в конце фразы. – После смерти моей дорогой сестры я, как твой единственный родственник, принял на себя опеку. Мне пришлось воспользоваться своими связями, чтобы ускорить дело, – важно добавил он и, похоже, ждал от меня какой-то реакции.

Я молчала, мужчина досадливо то ли кашлянул, то ли вздохнул и продолжил:

- Ты уже достигла брачного возраста, Эльза, а я слишком беден, чтоб содержать для тебя компаньонку. Жить же в моем доме без женщины, защищающей твое доброе имя, ты не сможешь. Так что, я думаю, лучший выход для тебя – замужество.

Мое изображение в зеркале и полудетское тело говорили о том, что лет мне около пятнадцати, вряд ли больше. Потому слова о возможном замужестве прозвучали настолько странно, что я подняла взгляд на собственного «дядюшку».

Ему явно было сильно за пятьдесят и вокруг неприятной бледной лысины вились неряшливые, полностью седые сальные кудри. Длиной остатки волос доходили почти до плеч, и с одной стороны между прядями торчало большое ухо, поросшее внутри короткими седыми волосками.

Лицо дяди тоже оказалось довольно противным: под седыми кустистыми бровями и складками набухших век прятались маленькие поросячьи глазки с нездоровыми розовыми белками. Оплывшие щеки и отчетливый второй подбородок поросли короткой, минимум неделю небритой седой щетиной. Суконный сюртук на нем лоснился от старости, а на белой несвежей рубахе видны были желтоватые пятна от какой-то уже высохшей жидкости. На жилетке отсутствовала одна пуговица, да и сама жилетка была весьма потертой и неновой: часть вышивки на ней торчала лохмотьями ниток.

Со слов сиделки я помнила, что этот мужчина – двоюродный брат покойной матери Эльзы, и зовут его баронет Гельмут фон Роттенфельд. Но я молчала, потому что совершенно не представляла, как мне к нему обращаться: «дядя», «дядюшка», «господин фон Роттенфельд»? Пауза затянулась, и старик, недовольно нахмурившись, спросил:

- Так ты что, даже не поблагодаришь дядюшку Гельмута? А ведь я ради тебя бросил все свои дела! – он недовольно поджал пухлую нижнюю губу и укоризненно покачал головой.

Благодарности я точно не испытывала, но его подсказка была очень кстати.

- Дядюшка Гельмут, я бы никогда в жизни не хотела, чтобы вы нанимали мне компаньонку на свои деньги. Но ведь кроме поместья у нас есть и еще кое-какое имущество… – я не задавала вопроса, а утверждала, хотя и не представляла, о чем говорю.

Тут действовала обычная логика: этот дядюшка Гельмут не вызывал у меня доверия уже потому, что рядом с его племянницей не было ни одного из старых слуг поместья. Раз он вырвал девочку из привычной среды, значит, намерения его не слишком-то чисты. А если у семьи нет никаких финансовых бонусов, кроме поместья, он меня просто поправит, а я смогу сослаться на незнание. Однако то, что я услышала от дядюшки, напугало меня довольно сильно.

-