Интермеццо Лина - Рита Трофимова

Страхи вновь овладели её сознанием. Как же она боялась заброшенных домов, их пугающую мертвенную тишину и призраков прошлого.

Вспомнить хотя бы тот старый соседский дом Полянских с унылыми окнами, зловеще взирающими из глубины заросшего сада. Лине казалось, будто тёмная душа вселилась в него и только и ждала момента, чтобы завлечь в свою ловушку. А ещё она до одури, до омерзения, до дрожи в коленках боялась мышей, насекомых, клопов и прочей живности, коих наверняка здесь целое полчище. Лина поёжилась, обхватив себя руками. Даже час, проведённый в таком мрачном месте, был для неё смерти подобен!

«Тётя Мариночка, любимая, разве я могла сказать о вас плохо? Филипп, как же ты мог подумать такое? — всхлипывала Лина, — и что теперь с Элой? Наверное, ищет меня, волнуется!»

Внезапная мысль осенила её, взгляд потянулся к окну. Она устремилась к раме, с силой подёргала оконную ручку, но створки оказались забитыми наглухо. Она не сможет выбраться через небольшие проёмы, даже если разобьёт стекло, а взломать-то и подавно не сможет… Её идеи не осуществимы. Она словно узник в темнице, каторжник. Теперь остаётся только ждать! Быть может, Филипп вернётся? Даже страшно представить, что может быть, если… Лина ужаснулась внезапно нагрянувшим мыслям, вернулась на лавку. Она старалась не плакать — что толку лить слёзы — они изнурят, обессилят, подорвут. Однако попытки успокоить себя оказались напрасными. Сидеть на месте она не смогла, так и рвалась куда-то — нетерпеливо ходила взад и вперёд по скрипучим половицам, будто мерила шагами время, и выла, выла от обиды и тоски. Сердце отчаянно билось, рвалось на части. А перед глазами проплывали недавние события: опустошённый взгляд Филиппа, его искажённое злобой лицо и боль.

Фил, Фил, как же ты мог поверить⁈

Лина припала к окну: в лесу стремительно темнело, сквозь него почти не проникал свет. Может, застарелая грязь на стёклах скрывает солнце⁈

Лина старалась не думать — в душе всё ещё теплилась надежда, что скоро этот невероятный кошмар закончится! Быть может, Юлька расскажет взрослым и её освободят? Нельзя же быть настолько жестокой! А Филипп? Как он мог так поступить? Страшно подумать, что творится дома. Тётя Мариночка! Эла! Филипп!

Она залезла на лавку, всхлипывала и вслушивалась в шум ветра, в скрежет веток по крыше, в приглушённые шорохи дома, надеясь на чудесное спасение. Ведь не могут же её оставить здесь на всю ночь?

Постепенно дом погрузился в беспроглядную тьму. Из ниши возле печи донёсся тихий хруст. Что это? Мыши, насекомые?

Ей почудились шаги за окном, и она обратилась в слух, на ощупь подкралась к окну — единственному, что связывало её с внешним миром, — вгляделась в лесную тьму, но всё неожиданно стихло. Показалось⁈

— Эй, э-э-эй! — закричала Лина срывающимся голосом и застучала обеими руками в стёкла, но ночь отозвалась тишиной.

«А вдруг это дух лесника? — внезапно осенило её. — Говорят, он умер в сторожке и теперь его душа возвращается на ночлег!..»

Ледяной страх сковал горло, на лбу проступили капельки пота. Лина отпрянула от окна и поспешила вернуться на лавку. Её пробирал озноб, зубы отстукивали чечётку, мышцы до боли напряглись и закаменели. Забравшись с ногами на ложе, она пыталась уловить нечто необычное, потустороннее, боялась сделать вдох и пошевелиться, но время шло и всё было тихо, однако ощущение чьего-то присутствия не отпускало. Страх изнурял, ел изнутри, изматывал…

Постепенно силы её иссякли, веки отяжелели и сомкнулись, нестерпимо клонило в сон. «Сколько же времени прошло?» — подумала Лина, приваливаясь к старому тряпью и постепенно отключаясь…

…Гибкие руки вымешивают тесто, сеют белоснежную муку, покрывая пушистым слоем податливый ком, умело выкатывают скалкой мягкую массу и снова месят, формируя полукруг, так похожий на сырой хлеб, украшают ёлочкой-косичкой. Тётя Мариночка…

— Мама, возьмите тесто, его бы в духовке испечь! — Она протягивает противень с заготовкой женщине, стоящей рядом — довольно молодой, улыбчивой и доброй. В углах её глаз лучатся морщинки, она смеётся и смотрит на дочь с любовью, да так, словно насмотреться не может.

— Зачем, Мариночка, в духовку? Нам и такой сойдёт, — ласково приговаривает она, — Нам и такой сойдёт!..

Слова доносятся эхом, возвращая Лину в реальность. Что это⁈ Сон? Странный сон. Девочка вынырнула из забытья, вгляделась в беспроглядную тьму с тем, чтобы вскоре вновь погрузиться в его глубину…

Тёмные коридоры, вычурные надписи на грязных стенах, абстрактные картины, двери, бесконечные двери, ступени старой чердачной лестницы, ведущие наверх, в неизвестность. Лина осторожно поднимается, продирается сквозь череду уродливых тел, всматривается в лица людей — они провожают её мутными взглядами, обращёнными в себя. Тяжёлые гитарные риффы несутся вдогонку и постепенно стихают. На самом верху дверь распахивается настежь — операционный прожектор ослепляет, но вскоре яркий свет рассеивается.

Больничная койка, на ней человек — безмолвный и жалкий. Однако глаза его оживают, впиваются в Лину — в них явственно читается мольба: «Не уходи, прошу, останься…»

Флакон с прозрачной жидкостью, закреплённый на капельнице-штативе. Тонкая трубка тянется к руке, игла углубляется в вену. Капельки скатываются одна за другой, переливая жидкость из сосуда в сосуд. Лина видит бледное осунувшееся лицо, острые скулы, рыжие спутанные волосы. Фил⁈ Такой взрослый Фил! Интересно, он действительно будет таким, каким я вижу его сейчас? И будет ли⁈ Она хватает бледную ладонь парня, и пальцы его судорожно сжимаются, не желая отпускать её… «Я же обещала, ты помнишь? Я тебя никогда…»

Лина внезапно очнулась, присела на лавке. Сердце выпрыгивало из груди, будто от долгой пробежки. Что же это такое? Что с ней творится? Она ведь не спит или всё же спит? Девочка прижалась к стене и постепенно отдышалась. «Лучше вообще не смыкать глаз!» — решила она. Так и замерла, глядя в чернеющую бездну.

Сколько это продолжалось? Неизвестно. Всё слилось в бесконечный поток оглушительной яви. А потому, когда её взгляд уловил ползущее по полу сизое нечто, она ничуть не удивилась, лишь приглушённо ахнула и подалась вперёд. Мгла отчего-то не пугала её, а свет манил прикоснуться. Туман постепенно заполнял пространство прихожей до самого потолка, клубился паром у пола, стелился до самой лавки, на которой ютилась Лина. Белёсый с примесью серебристого. Вверху он искрился, словно снег в свете далёкой луны. В комнатке воцарился полумрак. Стали видны и стол, и лавки, и старая печь с облупившимися белилами…

Девочка потянулась к облаку, коснулась рукой. Оно оказалось тёплым и шелковистым, будто парное молоко.