Дикая Омега - Ленор Роузвуд

— и я вскрикиваю, чувствуя, как его узел проскальзывает внутрь. Первое мгновение обжигающе тугое, почти болезненное, но я уже знаю, как справиться. Я дышу. Я принимаю.

И он связывает нас.

Чума рычит у моего горла — низко, дико, так, что по коже бегут мурашки. Его руки сжимают меня крепче, прижимают к себе, его узел пульсирует глубоко внутри.

— Вот так, — шепчет он, его губы касаются моего виска. — Такая умница… берёшь мой узел.

— Она и правда умница, — хрипло добавляет Валек, проводя ладонью по своему уже напряжённому члену. — Такая хорошая маленькая омега.

Их слова обрушиваются на меня мягкой волной, разливаясь по груди тёплым, почти обжигающим светом.

Меня… хвалят.

Меня ценят.

Такого со мной не было никогда.

Меня никто и никогда не лелеял вот так — будто я делаю всё правильно, будто я не ошибка, не бракованная версия того, кем должна быть. В Центре Перевоспитания всё всегда сводилось к тому, что я делаю неправильно: как я «плохо подчиняюсь», как я «недостаточно покорна», «недостаточно гибкая».

Я слышала только упрёки. Только приказы. Только обвинения.

А сейчас…Сейчас эти альфы смотрят на меня так, будто я — нечто драгоценное. Бесценное. Их. И от этого в груди становится тесно… но впервые — приятно.

Но здесь… В объятиях Чумы, под взглядом Валека — тёмным, прожигающим, будто я самое манящее существо, какое он когда-либо видел, я впервые чувствую себя видимой.

Спустя секунды или вечность Чума задыхается, его тело напрягается, и он кончает с хриплым, звериным рыком, его семя бьёт высоко, наполняя меня рывками, каждый из которых я ощущаю до дрожи. Он утыкается лицом в мою шею — и в последний миг отворачивается, чтобы не оставить метку.

Валек срывается на глубокий, хриплый стон, и я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда его разряд пульсирует по его пальцам — густо, сильно, неудержимо. Его голова откидывается назад, ударяясь о спинку кровати, белоснежно-светлые волосы падают ему на скулы, на суровое, обострённое страстью лицо. Он выглядит как грех, воплощённый в теле воина. От одного вида по моему телу прокатывается новая дрожь наслаждения, и я сжимаюсь вокруг узла Чумы инстинктивно, будто моё тело само знает, как принять обоих альф, как откликнуться на их желание. Как принадлежать им — пусть и только в этот миг.

Я прижимаюсь лбом к плечу Чумы, вдыхая его запах — холодный воздух, цитрус, и что-то строгое, чистое, очень его. Это успокаивает. Привязывает. Заземляет.

— Я знаю, это было много, малышка, — шепчет он, поглаживая мою спину. — Но ты такая сильная. Такая смелая.

Его слова вызывают слёзы. Я столько лет слышала только о том, что я сломанная, бракованная — а теперь…Теперь меня хвалят за то, что я просто есть. Я прячусь у него на груди. Но Чума осторожно поднимает моё лицо за подбородок.

— Не прячься от меня, — тихо говорит он. — Тебе больше никогда не нужно от меня прятаться.

Я дрожу — и тянусь к его губам, вкладывая в поцелуй то странное, нежное чувство, что распускается внутри меня. Он отвечает с той же мягкой, тягучей привязанностью. Его язык ласкает мой, будто изучает, узнаёт. И впервые размыкается узел внутри моей груди.

Это же просто жар, напоминаю себе. Это всё пройдёт. И чувства — тоже.

Правда?

Но его руки, его дыхание, его медленные, почти благоговейные поглаживания…Это слишком реально. Слишком правильно.

Пока я всё ещё сижу на нём, сцепленная его узлом, Чума гладит мои бёдра, мои рёбра, будто пытается запомнить каждую линию. Я чувствую себя оголённой, и не телом — душой. И странно… это уже не так страшно.

— Блядь… — выдыхает Валек. Его голос хриплый, тёплый, довольный.

— Мм, — отвечает Чума, вибрация его голоса проходит сквозь мою грудь. Я лежу на нём, раскинувшись, Я лежу на нём сверху, раскинув ноги у него по бокам, моё тело полностью раскрыто и уязвимо, а моя потная, дрожащая киска насажена на всю его длину, до самого конца, до тугого, набухшего узла, который запирает меня на нём так плотно, будто мы — единое целое.

Когда последние волны оргазма наконец отступают, ко мне подкрадывается усталость. Всё, что произошло за этот день… вся ярость, дикость и глубина нашего спаривания — накрывает меня разом, как тёплый, неподъёмный шторм. Я обмякаю, прижимаюсь всем телом к груди Чумы, мои руки и ноги становятся тяжёлыми, будто налиты свинцом, веки опускаются сами собой, и я едва держусь в сознании.

Чума почувствовал мое состояние. Он тут же подхватывает меня, аккуратно укладывая к себе на грудь и прижимаясь к изголовью.

— Спи, крошка, — шепчет он, перебирая мои волосы. — Я держу тебя.

Валек протягивает руку, кладёт на моё бедро, большим пальцем чертит ленивые круги.

— Мы держим тебя, — поправляет он. — Ты в безопасности.

Безопасности.

Слово, которое когда-то было шуткой. А теперь…

Теперь оно звучит как сон.

Слишком хороший, чтобы быть правдой.

Пока что я позволяю себе закрыть глаза, растворяясь в этой странной, пугающе уютной безопасности.

В какой-то момент мы меняем положение — или, вернее, это они перекладывают меня, и вот я уже лежу на кровати между ними: с узлом Чумы всё ещё глубоко внутри меня и Валеком позади, его сильная рука защищающе обнимает мою талию.

Неужели… так чувствуют себя другие омеги?

Когда о них заботятся? Ценят? Когда они окружены стаей, которая удовлетворяет каждую их потребность, не для наказания, не для контроля — а просто потому что… хотят?

Этого не может быть.

Не должно быть.

Это слишком хорошо, слишком тепло, слишком нежно, чтобы оказаться реальностью.

Но сейчас… сейчас я ничего не могу с собой поделать и тихо мурлычу, утыкаясь лицом в крепкое, тёплое тело, позволяя себе забыться хоть на миг.

Глава 41

ПРИЗРАК

Шаг. Вперёд. Назад.

Хруст гравия.

Тени деревьев, лапы веток тянутся.

Звёзды кружат над головой — холодные.

Безразличные.

Пальцы сжимают винтовку, ремень впивается в изуродованную ключицу.

Неважно.

Я почти этого не чувствую.

Только запах.

Её запах.

Сладкий. Пьянящий.

Мёд и специи, и что-то тёмное, густое, затягивающее.

Омега.

Моя омега.

Но нет.

Не моя.

Никогда не моя.

Монстр.

Недостоин.

Шаги быстрее, тяжёлые удары подошв.

Рык срывается, разрывая ночную тишину.

Не получается убежать.

От тяги, от голода.

От этой ярости —

загрызть, заполучить,

вцепиться зубами в мягкую кожу

и взять.

Тело дрожит, пальцы сжимаются в кулаки.

Рык.

Нет.

Так думать нельзя.

Не буду.

Она не добыча.

Не игрушка.