Дикая Омега - Ленор Роузвуд

звенит в голове. Пульс грохочет в ушах, словно барабанная дробь — из адреналина, ужаса, злости. Но когда туман сна рассеивается, я понимаю: это был не рык.

Это… храп.

Глубокий, раскатистый, дрожащий, как будто кто-то распиливает дом напополам. Я моргаю, пытаясь собраться.

Твёрдый пол подо мной безошибочно напоминает, где я. В коридоре, у входа в комнату Айви. Там, где я решил ночевать. Не смог заставить себя лечь рядом с ней — не после того, через что ей пришлось пройти. Но уйти слишком далеко… оставить её вне досягаемости… Мысль была невыносимой.

Когда глаза наконец привыкают к полумраку, я замечаю ещё одну фигуру, осевшую у дальней стены. Виски — голова запрокинута, рот приоткрыт, спит сидя, как брошенный на ходу манекен.

Его тихое сопение выплывает раз в несколько секунд — звук нелепый, почти комичный, особенно на фоне того, как меня всё ещё трясёт после сна.

Похоже, я не единственный, кто не смог заставить себя уйти от нашей омеги слишком далеко.

Я поднимаюсь — рывком, со стоном. Суставы хрустят, будто я старик. Протягиваюсь, разминаю плечи — мышцы стонут в ответ после ночи на голом полу.

И всё, о чём я думаю:

Лишь бы ей там спокойно дышалось.

Лишь бы она спала, не дрожа, не боясь.

И что я снова услышу её запах. И пойму, что она рядом. И что никто… никто в этот раз её не заберёт.

С тяжёлым вздохом я пересекаю короткое расстояние до распростёртого на полу Виски. Пинаю его носком ботинка — аккуратность тут ни к чему. Иногда ему полезно напоминать, где его место.

— Подъём, спящая красавица, — бормочу хрипло, голос ещё шероховатый от сна. — Пойду проверю Айви.

Виски вскакивает с глухим всхрапом, чуть не падая назад. Моргает в ступоре, нахмурив брови.

— Что за… Который сейчас час? — рычит он, протирая лицо рукой. — И почему у меня спина будто через мясорубку пропущена?

— Рано, — бросаю, уже разворачиваясь к двери Айви. — И это то, что будет, если спать, сидя, как чёртова гаргулья.

Но стоит ладони коснуться ручки двери, я замираю.

Что-то изменилось.

Аромат Айви — обычно густой, обжигающий, сводящий с ума в разгар её жара — стал другим.

Приглушённым.

Мягким.

Будто бушующее пламя, которое несколько дней рвало её изнутри, наконец сбросило силу, оставив после себя лишь тёплые, ровные угольки.

— Хм, — произношу я, вскидывая бровь на Виски. — Похоже, у других с узлами дела пошли лучше, чем у нас.

В груди неприятно ёкает. Это не ревность… не совсем. Но угрюмая, тяжёлая нота всё же появляется, оставляя горечь во рту.

Я давлю её, задвигаю глубже.

Не моё. Не сейчас.

Это не про меня.

Не про мою жажду вбить в неё свой след и назвать своей.

Это про неё.

Про то, чтобы ей было лучше. Безопасно. Спокойно.

Виски бурчит что-то в ответ — невнятно — и, скривившись, медленно поднимается на ноги.

— Ладно, — цедит он. — Тогда в следующий раз я первый.

Я фыркаю.

— Посмотрим, — бурчу в ответ, безо всякой злости.

Между нами странно тихо. Мирно, даже.

Но прежде чем мы успеваем продолжить препираться, дверь внезапно открывается — и на пороге возникает Валек. Целиком заполняет проход, тёмный взгляд скользит между нами под насмешливым углом брови.

— Вы, уроды, заходить собираетесь? — протягивает он своим ленивым акцентом. — Или так и будете торчать тут? А я-то думал, Чума у нас главный крип.

Я прохожу мимо него, немного задевая плечом и не удостаивая комментарием.

Комната погружена в полумрак — только слабое рассветное сияние просачивается сквозь занавески, разливаясь мягким, почти нереальным светом.

И в этом свете, в самом центре гнезда — она.

Наша омега.

Она выглядит умиротворённой, лицо расслабилось, привычная складочка между бровями разгладилась. Рыжеватые пряди веером рассыпались по подушке — огненный нимб на фоне белоснежных простыней. Чума лежит рядом с ней, перекинув руку через её талию в почти собственническом жесте, а его лицо наполовину скрыто в изгибе её шеи.

Что-то болезненно сжимается у меня в груди при этом виде — мерзкая мешанина чувств, в которых я даже не хочу разбираться. Ревность сцепляется с облегчением, собственничество — с благодарностью.

Они уберегли её, дали ей то, в чём она нуждалась, когда я не смог. Я должен бы быть им за это благодарен, но альфа во мне рвёт на части, хочет вырвать Айви из их рук и поставить на ней свой знак, показать всем, кому она принадлежит.

Я загоняю эти мысли обратно, запираю их вместе со всеми прочими тёмными импульсами, которым не имею права поддаваться.

Вместо этого тихо зову её, чтобы не напугать и не выдернуть резко из сна:

— Айви? Как себя чувствуешь?

Её ресницы дрожат, поднимаясь, и те самые невероятные аквамариновые глаза медленно открываются. Секунду они мутные от сна, расфокусированные, мечтательные. Но стоит им задержаться на мне — и в глубине вспыхивает искра ясности, разгоняя остатки тьмы.

Она шевелится, кривится от лёгкой боли, поднимаясь на локтях. Простыня сползает, обнажая молочно-светлую кожу плеча, изящную линию ключицы. Мой взгляд непрошено цепляется за самый страшный шрам — тот, что на её плече. И, как всегда, во мне поднимается вопрос, на который я не имею права просить ответа… но желание убить того, кто это сделал, рвётся наружу.

Я сглатываю — горло сухое, как выжженная пустошь.

— Лучше, — хрипит она, голос ещё шероховатый от сна. — Кажется, жара, наконец… прошла.

Облегчение накрывает меня волной, такой мощной, что ноги едва не подкашиваются.

Она в порядке.

Она прошла через настоящий ад, потом получила пулю, потом ещё и пережила жестокий период жары — и всё равно осталась здесь.

С нами.

Со мной.

И самое удивительное — в её взгляде нет больше той судорожной настороженности, будто она в любую секунду сорвётся и сбежит.

Но я не позволяю себе надеяться. Пока рано.

Виски оживает от её слов, на лице расползается ухмылка.

— В таком случае ты, должно быть, голодная, — потирает он руки, предвкушая. — Могу состряпать нам завтрак. Продемонстрировать свои навыки шеф-повара.

Валек фыркает, откинувшись на дверной косяк, скрестив руки.

— Шеф-повара? — протягивает он с ядовитым презрением. — Это ещё спорный вопрос.

— Что объясняет, почему у него до сих пор нет видимых кубиков на животе, — вставляет Чума, с трудом поднимается, растрёпанные волосы закрывают ему пол-лица. Я впервые вижу его таким… раскисшим. Это странно.

— Да пошли вы оба, — огрызается Виски, показывая Валеку средний палец, потом поворачивается и демонстративно показывает его Чуме. — Ни один из вас, ублюдков, не