Уроки во грехе - Пэм Гудвин

Она боролась со мной, но мне было все равно. Это была наша последняя ночь, и если бы мы не провели ее вместе всеми возможными способами, она пожалела бы об этом. Мы бы оба пожалели.

Так что я поцеловал ее, положил руку ей между ног и сделал так, что ее тело приняло меня. Если бы она действительно не хотела, то ясно дала бы это понять, даже, возможно, стуча по мне кулачками. Но, несмотря на ее злость и страх, она не желала упускать драгоценные мгновения.

И уже через секунду она налетела на меня, царапаясь и кусаясь. Я пожирал ее отчаяние, страсть и страх, что передавались от нее ко мне. Не произнося ни слова, ее губы словно признавались в том, что боятся нашей неминуемой разлуки. И целуя в ответ, я убеждал ее, что останусь с ней, буду за ней присматривать, даже когда не смогу быть у нее на виду.

Я никогда не занимался любовью с женщиной, но с Тинсли иной вариант отношений был невозможен. Я поглощал ее, идеализировал ее, отдавал дань уважения ее совершенствам и старался запомнить каждое ощущение.

С каждым движением моего члена и языка мы переходили от злости к преданности, от беспечности к экстазу. Мы трахались до тех пор, пока оба не обессилили.

Несколько часов спустя я лежал, покрытый испариной, на простынях и смотрел на темный потолок. Она спала подле меня, умиротворенная, но я знал, что засыпала она во гневе.

Будь обстоятельства немного иными, я не дал бы ей заснуть в обиде. Но для ее горя не было никакого решения. И я не мог пойти на уступки. Если ее семья узнает, что я делал с их младшей дочерью, меня попытаются убить.

Я не хотел иметь дела с головорезами. Я только хотел сосредоточиться на ней. И мой разум уже блуждал в мыслях о ее будущем.

Осторожно я выскользнул из постели, не разбудив ее, взял свой телефон и закрыл за собой дверь.

В кухне я налил себе порцию виски и набрал номер лучшего друга.

– Уже поздно, – вместо приветствия заметил Кристиано.

– Слишком поздно для исповеди?

– Хм-м… – В трубке раздалось шуршание. – Звучит серьезно.

– Это самая моя серьезная исповедь за всю жизнь.

– Слушаю.

Я признался ему во всем. Это не было покаяние. Я не жалел. Я совершенно не раскаивался, и мне не было стыдно ни за одну проведенную с Тинсли секунду.

Он уже знал, что я чувствовал по поводу ее отъезда на праздники. Так что, когда я сказал ему, что она вернулась в академию и я взял ее с собой в хижину, он никак не отреагировал. Наверное, он ожидал услышать нечто подобное.

Я рассказал ему про наш секс и про то, что он не такой, каким был с другими женщинами.

– Ты не причиняешь ей боль? – спросил он.

– Нет. И у меня даже нет в этом потребности. Настолько я ее обожаю.

– Это… что-то новенькое.

– Ага, это ново для меня.

Я объяснил ему природу наших отношений, но опустил некоторые детали. Он не знал, что я трахнул ее в рот в исповедальне и лишил девственности в церкви.

– Ее семья что-то подозревает? – спросил он.

– Она общалась с братьями почти каждый день. Они звонили справиться о ней. Она убедила их, что наслаждается праздниками в компании новых друзей.

– Если они узнают…

– Не узнают. Я поеду в академию уже завтра и прекращу с ней все отношения.

– Могу я говорить начистоту?

– Конечно.

– Господь простил тебя за твои прошлые прегрешения. Так что тебе уже нет необходимости самого себя наказывать. – Он помолчал и вздохнул. – Ты не создан для священного сана, Магнус. Это не было твоим призванием.

При этих словах у меня упало сердце. Эта мысль обитала где-то в моем мозгу, но услышать ее из уст друга – совсем другое дело.

– Ты ее любишь? – Я услышал сомнение в его голосе.

Он не верил, что я был способен на романтическую любовь. С чего бы? Я был королем боли и разбитых сердец.

До того, как встретил ее.

Чистое сердце, прекрасный ум, яркая душа. Я любил ее. Разве можно было иначе? Ее так просто было полюбить.

– Да. Я люблю ее всем сердцем.

Глава 34

Тинсли

Между сном и явью, я все равно чувствовала его. Его дыхание в ложбинке между шеей и плечом. Его губы в теплых солнечных лучах на моем лице.

Я чувствовала, как он уходит.

Агония потери окутала холодом каждый мой нерв, орган и кость. Я едва сдерживалась, чтобы не побежать за ним, но поборола желание. Я отпустила его, без криков и всхлипов, я не просила его остаться хотя бы еще на один день.

Вечером, когда я засыпала, я была ужасно зла на него. Но поутру я не чувствовала ничего, кроме нахлынувшей печали.

Он поступал правильно. Благородно. Он защищал меня, нас, и ему было больно так же, как и мне.

И я не хотела все усложнять еще больше.

Так что, когда он тихо и нежно поцеловал меня на прощание, я притворилась спящей. Я лежала в постели, когда он выскользнул из комнаты. Я не издала ни звука, когда входная дверь захлопнулась и загудел двигатель машины.

Воздух входил и выходил из моих легких, а боль аккумулировалась до тех пор, пока не стала невыносимой. И когда я наконец выпустила ее на волю, то разразилась градом некрасивых слез и всхлипов.

За исключением тех дней, когда он по воскресным утрам оставлял меня, чтобы посетить мессу в небольшой церкви в близлежащем городке, мы были неразлучны. Я провела с ним все время за последние две недели и привыкла к его присутствию. Я стала зависеть от него, и теперь он нужен был мне, как никто другой.

У нас оставалось еще пять месяцев. Но я уже никогда не буду с ним так, как в эти две недели в хижине в горах. Он вернется к служению, к преподаванию. А я снова стану его ученицей, наследницей семьи Константин и будущей женой Такера Кенсингтона.

Он просил верить ему, и я так и делала. Я верила, что он сделает все возможное, чтобы изменить мое будущее. Но он не сможет заставить мою мать передумать. Она убьет его, стоит ему только упомянуть, что он заинтересован во мне.

Знай она, что он меня трахает, он уже был