Шипы в сердце. Том второй - Айя Субботина

он не будет забирать Марка хотя бы первое время — предполагалось, что из-за того, что я буду его кормить. А как теперь, когда меня благополучно заменила смесь и бутылка, и Марику вообще не принципиально, в чьих она руках? Выписка домой, которую я жду как праздник, начинает пугать. Вадим же видит, какая я беспомощная. Он переодевает сына за секунду, хоть подгузник, хоть одежки. А мне только чтобы добраться до памперса нужно потратить полдня. Это абсолютно законный повод забрать сына — мне даже возразить на это нечего.

Но накрутить себя еще больше уже не успеваю — успокоенная тем, что Марк, наконец, сладко сопит, проваливаюсь в сон вслед за ним.

А просыпаюсь, когда за окнами уже темно, разбуженная голосом Вадима — приглушенным, сосредоточенным, таким знакомым, что сердце на секунду спотыкается, и тут же пускается в галоп. За последние четыре дня мы рядом плюс-минус постоянно, но такая острая реакция почему-то именно впервые.

Глаза не открываю. Просто лежу, притворяясь спящей, и слушаю.

Он ходит по палате. Медленно, из угла в угол. Я слышу его шаги — осторожные, но уверенные.

— Нет, я сказал, никаких отсрочек, — говорит по телефону тем самым «авдеевским тоном» — жестким, командным. — Мне плевать на их проблемы с поставщиками. Это их риски. Если контракт не будет выполнен в срок, они заплатят неустойку. Полную.

Я все-таки осторожно приоткрываю ресницы.

Палата залита мягким, ночным светом города. Вадим стоит у окна, в пол-оборота ко мне. Одной рукой держит телефон, а на предплечье другой лежит Марк. Спит на животике. Его крошечная головка, в смешной белой шапочке с длинной кисточкой, покоится у Вадима на ладони. В руках своего двухметрового великана-отца кажется крохотным, беззащитным и… абсолютно спокойным. Маленькая щечка, с которой уже сошли новорожденные шелушения, смешно растеклась по большому пальцу его отца.

Вадим держит его легко и естественно, как будто носил вот так всю жизнь. Даже слегка покачивает, как ни в чем не бывало продолжая отдавать безжалостные приказы.

— И еще. Проверь счета «Nordic Trust». Мне кажется, они мутят что-то с оффшорами. Хочу утром увидеть полный отчет. Все.

Отключается, кладет телефон в карман, и продолжает ходить по комнате, баюкая Марка. А я так крепко уснула, что даже не услышала, как он проснулся.

А Вадим вот так запросто — одной рукой рушит чужие империи, другой — нежно качает своего сына.

Без него я бы ни черта не справилась. Просто утонула бы в своем страхе, позволила отчаянию сожрать остатки своего здравомыслия, расковыряла бы ядерный могильник чувства вины. А он просто пришел и решил все проблемы. Жестко и безапелляционно, но решил.

Даже не представляю, что бы я без него делала.

Но открыть рот и сказать «спасибо, что ты рядом», почему-то, не получается.

Глава двадцатая: Барби

Мой телефон вибрирует входящим как раз в ту минуту, когда я уже совершенно отточенным жестом прикладываю бутылочку Марика к запястью, чтобы проверить температуру, хотя за месяц научилась доводить ее до нужной уже на уровне инстинктов.

— Сейчас, моя ты вечно голодная Морковь, — смеюсь, когда сын начинает выразительно, как моя личная золотая рыбка, открывать и закрывать рот.

Знаю, что в месяц большая часть, как мне кажется, его осознанных действий, это просто маленькая случайность, помноженная на мое бесконечное воображение, но мне все равно нравится думать, что он улыбается не просто так, потому что начинает изучать рефлексы, а потому что узнает мое лицо и запах.

Проверяю сообщение. Оно от Вадима, как всегда короткое и по делу: «Приземлился, буду примерно через час».

Ничего такого, но я перечитываю его пару раз. Пишу короткое «Ок», отправляю и беру Марка на руки.

— Папа вернулся, Морковка, — улыбаюсь, протягивая ему бутылочку, и к которой он тут же жадно присасывается, причмокивая, и его уже аппетитные щечки работают как у хомячка. — Точно чт0-то тебе привез. Как думаешь, что можно привезти из Нью-Йорка? Думаешь, «Форд»?

Он жмурится, длинные — совсем как у Вадима — ресницы, падают на щеки.

А еще у него такие же как у отца голубые глаза, их цвет уже стал заметно более выразительным, сочным, хотя какими они будут в конце концов, станет понятно только ближе к году. Так я прочитала в интернете. Я вообще много чего там прочитала, но для себя решила, что, как и что происходит с моим сыном — это наша с ним история, и в какие рамки он вписывается, а в какие — нет, мы решим сами, опытным путем.

Я быстро спускаюсь в гостиную, захожу на кухню.

Глина Петровна уже колдует у плиты, но, когда замечает нас — тут же бросает все дела и идет навстречу. Марка она просто обожает, говорит, что он самый идеальный малыш в этой Вселенной, потому что тихий, спокойный и какой-то как будто дисциплинированный. По крайней мере, сон, еда и туалет у нас точно по графику, как будто в его маленькое тельце встроен швейцарский часовой механизм.

— Вадим приедет, — улыбаюсь, стараясь, чтобы это выглядело хотя бы не в половину так счастливо, как ощущается внутри.

Мы с Авдеевым держим достаточно формальное общение, и Галина Петровна все про нас понимает, так что я не хочу быть той самой «глупо влюбившейся дурой», которая рано или поздно все равно попадет под каток под названием «договорные отношения».

— А я как раз мясо поставила, — улыбается Галина Петровна, осторожно трогая ладошку Марка, и он тут же переводит на нее взгляд, хоть и ненадолго, потому что еще только учиться фокусироваться. — И рис, и салат с базиликом и грушей, как Вадим Александрович любит.

— Может, сделаем кексы с миндалем? — предлагаю, подавшись порыву.

Помню, как в прошлый раз Вадим смолотил штуки три, хотя обычно к сладкому равнодушен. А то, что осталось, я предложила забрать для Стаси — он не возражал.

— Можно, — охотно соглашается Галина Петровна, и уже достает из ящиков все необходимое.

Я заканчиваю кормить Марика, прикладываю его столбиком к плечу и поглаживаю по спинке — мягкими движениями, чтобы он пару раз икнул. Видела, что так делает Вадим — смотрела, запоминала, повторяла. Так получилось, что все мои знания с курсов для молодых матерей, я благополучно забыла в первые дни в роддоме, и все, что знаю сейчас — знаю от Вадима.

Первые две недели были похожи на странный, лихорадочный сон. Вадим был рядом, как и обещал. Не постоянно, но его присутствие ощущалось почти физически, даже когда его не