Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

Из ее взгляда испарились былая любовь и нежность, оставив вместо себя холод и злобу. Приподняв мое лицо за подбородок, она сказала:

– А-У, тетя любит тебя, а императрица – нет.

– Прошу, молю, стань еще раз и моей тетей, и моей императрицей! – Я с трудом сдерживала слезы. – Всего один раз…

– Я надела эту корону, когда мне было шестнадцать, – холодно ответила она. – Как я могу теперь сбросить ее?

Я застыла, слезы ручьями текли по моему лицу, и я надеялась, что хотя бы матушка сжалится. Тетя обернулась к ней и чуть склонила голову – я не могла ясно разглядеть выражение ее лица.

– Старшая принцесса, – прошептала она, – пусть А-У злится на меня сейчас, в будущем она будет мне благодарна.

Мать ничего не ответила.

Я встала, взмахнула рукавом и отступила на несколько шагов вглубь великолепно убранных покоев. В тайниках моего сердца разрастались пустота и отчаяние. Лишившись дара речи, я взглянула на тетю и медленно покачала головой. Я не буду злиться на нее. Но и благодарна никогда не буду.

Покинув дворец, я думала, что у меня была еще одна, последняя, надежда – император. Он любил и меня, и Цзыданя. Он же мой родной гучжан и цзюфу [41]!

Я молила императора дать повеление и оставить Цзыданя при дворе. Он посмотрел на меня, устало улыбнулся и сказал, что в императорской усыпальнице безопасно и что нет ничего плохого в исполнении сыновней почтительности и соблюдении траура по родителям.

Он сидел за императорским столом, его худое тело погрузилось в великолепный, сверкающий золотистым сиянием драконий престол. За одну ночь император как будто постарел сразу на десять лет. После смерти Се-фэй его тоже одолела болезнь, и очень долго на доклад к императору никого не пускали. Кажется, он до сих пор не оправился от недуга.

Я не могла вспомнить, когда он превратился в этого угрюмого старика. Человек, у которого я сидела на коленях, который кормил меня сочными мандаринами, просто исчез. Я больше не видела его ясной, веселой улыбки. Императрицу он не любил, как и наследного принца. Лишь изредка, когда он сталкивался с Цзыданем, он вел себя как любящий отец, а не как растерянный император.

А теперь он позволил императрице прогнать своего любимого сына. Я не понимала, что он тогда за отец… что он за император…

Глядя на мои заплаканные глаза, он вздохнул:

– А-У, ты у меня такая умничка. Как жаль, что твоя фамилия Ван.

В его взгляде я прочитала неподдельное отвращение. Этот взгляд превратил мои мольбы и надежды в лед, разлетевшийся на мелкие кусочки и обратившийся в пыль.

Когда Цзыдань уезжал из столицы, я не пошла его провожать. Я помнила, как ему было больно видеть мои слезы. И надеялась, что он улыбается, как прежде. Он был гордый, уважаемый сын императора. Никто не должен был видеть и его слезы.

Я стояла на холме за городом и наблюдала, как он подъехал к вратам Тайхуа, где его поджидала моя служанка Цзинь-эр. Цзинь-эр подошла к его коню и протянула принцу крохотную деревянную шкатулку, в которой для него кое-что было. Цзыдань наклонился и взял ее. Он долго неподвижно смотрел на мой подарок, но, к сожалению, я не могла разглядеть выражение его лица. Затем Цзинь-эр поклонилась – она, кажется, плакала и что-то говорила. А Цзыдань взмахнул кнутом, пришпорил коня и без оглядки двинулся в путь.

Ветер и дождь

После церемонии цзили все мирно потекло по-старому. Поздней осенью лепестки османтуса окончательно опали. Из императорской усыпальницы по-прежнему не было вестей – предсказание брата о созвездии птицы Хунлуань казалось сущей ерундой.

Матушка собралась в храм отдать поклон Будде и поинтересовалась, не хочу ли я пойти с ней. Вся эта напыщенная столичная жизнь мне изрядно поднадоела, поэтому я согласилась.

В тот день мы обсуждали, как украсить загородный дворец и что стоит взять с собой. И в этот же день отец и старший брат привезли новость, потрясшую всю округу, – в столицу с победой возвращается Юйчжан-ван.

Больше месяца назад с юга пришли первые вести о великой победе.

Юйчжан-ван повел многочисленное войско на южные рубежи страны. Он был подобен мечу, который рассекает бамбук [42], – он разбил двадцать семь племен южных варваров. Вожаки племен покорно капитулировали один за другим. Юйчжан-ван расширил наши территории на тысячи ли к югу до самого моря, заставляя другие страны со всех четырех сторон света трепетать от ужаса. В южных землях, в которых до этого дня многие годы царили беспорядки, наконец настал мир.

Когда пришли первые вести о победе, при дворе и в народе все воодушевились, а мой брат в тот же день принялся живо и образно рассказывать мне о военных походах.

Война всегда тревожила моего отца, однако когда он получил добрые вести, то никак не проявил себя, хотя, кажется, остался доволен. Но было что-то еще – что-то беспокоило его. Я спросила брата: «Что же с отцом такое?» Он ответил, что отец, конечно, рад, что в южных землях наконец наступил мир, но он беспокоился, что победа Юйчжан-вана еще сильнее укрепит авторитет ханьских воинов. Беда не приходит одна – когда император только взошел на престол, на границу напали северные туцзюэ [43], затем и южные варвары посеяли смуту. Вражеским вторжениям не было видно конца. Казна была пуста, по всей стране бушевала эпидемия, а чиновники, пользуясь суматохой, набивали карманы. Бедность порождает зло. К шестому году правления императора в Цзяннани случилась катастрофа, в ходе которой пострадали сотни тысяч людей. Повсюду вспыхивали восстания. Чтобы усмирить бунт, император отправлял на границы генералов, однако те, пользуясь смутой, расширяли свою власть и, игнорируя приказы императора, поддерживали собственных людей. Так силы ханьских воинов росли. И императорский двор был вынужден обратиться за помощью к высшим чинам. Таким образом, ванский титул получил не человек знатного рода, прослуживший от солдата до генерала и от генерала до полководца, а удельный ван с другой фамилией.

Им стал Юйчжан-ван Сяо Ци. Конечно, я слышала об этом человеке. От дворцовых стен до рынка нет никого, кто не знал бы славное имя Юйчжан-вана.

Он родился в простой семье из Хучжоу, в шестнадцать лет вступил в армию, а в восемнадцать возвысился до военного советника и отправился с командующим Цзинъюанем в карательный поход на туцзюэ.

В битве при Шохэ он вел за собой больше ста кавалеристов. Прорвав вражеский