Эпоха героев - Нира Страусс

— Да, сможет, — уверенно ответила Хейзел. — Я видела, как она сражается.

Ах… Чёрт.

Я зажмурилась на мгновение.

— У меня нет целительной силы. Но я умею готовить некоторые друидские снадобья, — выдохнула я. А если не смогу сама — выжму всё из Сивада, хоть за яйца его схвачу, но заставлю открыть свою лавку и отдать всё, что у него есть. — Но сначала мне нужно знать, с чем мы имеем дело. — Я позволила тьме подняться к суставам пальцев и посмотрела на женщину. — Можно?

Сомнение застыло на её лице, но… она кивнула. Она была матерью, защищающей своего ребёнка. Она бы сделала всё, что нужно. Я взяла тонкую руку Имсы — и в меня ударила вся его боль. Я сдержала стон.

Судороги в животе. Бред. Онемение в пальцах…

Я начала искать. Перебирала воспоминания, впервые по-настоящему применяя этот дар. Но ничего необычного не увидела. Он играл, помогал матери плести корзины, ходил за водой с братьями, спал на крыше соседского дома…

Убитая этим, я осторожно положила его ладонь обратно на покрывало.

Тьма зашипела — именно в тот момент, когда вернулся Мэддокс. По его лицу было ясно — ничего хорошего. Он пересказал симптомы других соседей — всё как у Имсы. Он даже не успел обойти всех, а уже насчитал более тридцати заболевших поблизости.

Инстинкт подсказывал: это отравление. Но чем можно заразить столько людей сразу?

Тьма вновь зашипела — и чернеющий палец осторожно повернул мою голову к низкому столику у изножья кровати. Там были грязные марлевые повязки, полотенца, пузырьки с натуральными обезболивающими и…

Миска с водой.

«Имса сказал, что у него горят губы, я дала ему воды, и…»

Я резко поднялась, схватила миску. Внутри — всего несколько глотков на дне. Я принюхалась. Ничего.

Поднесла её к Мэддоксу. Мать детей с тревогой следила за каждым движением.

— Что чувствуешь?

Он принюхался резко. Лицо тут же сморщилось, он чихнул.

— Что-то есть. Не знаю, что именно.

Женщина вскрикнула и бросилась к миске, как будто вдруг осознала, что она — чужая, незнакомая, опасная.

— Но я сама наливала воду из нашей цистерны! Мы её пополнили вчера.

Жуткая догадка, гадкая и разъедающая, начала подбираться ко мне.

— Ваша вода — из колодца герцогов?

— Да. Вся вода для районов берётся оттуда.

Я посмотрела на Мэддокса.

— Нет, — рявкнул он, но не стал отрицать. Не стал притворяться, будто такое невозможно.

Он просто… не мог поверить, что кто-то способен на такое.

— Хейзел, отведи нас как можно скорее к общественному колодцу, — сказал Мэддокс с мрачной решимостью в голосе.

Девочка кивнула. Получив от матери торопливый поглаживающий жест по голове, она побежала вперёд, ведя нас через переулки, полные подозрительных взглядов. Мы неслись, не разбирая дороги, пока не выскочили на небольшую площадь, окружённую домами и закрытыми лавками. Там, у колодца, стояли люди — тянули верёвку, поднимая воду.

— Стойте! — выкрикнула я.

Мы кинулись разгонять их как могли. Мэддокс тут же нагнулся. Достаточно было одного вдоха. Он резко отпрянул, прижал руки к лицу, зарычал.

— Что? — Я в панике подскочила ближе. Сквозь пальцы виднелся его покрасневший нос. — Жжёт?

Он кивнул. Глаза сверкнули хищно.

— Не знаю, что это за дерьмо, но колодец отравлен.

Окружающие нас люди ахнули, переглянулись в ужасе.

— Никто не должен больше пить воду, — сказала я вслух. — Если у вас кто-то заболел — постарайтесь вызвать рвоту. Нужно, чтобы они очистили желудок.

Мужчина, который только что поднял из колодца вёдро, выронил его. Вода выплеснулась на землю. Глиняный пол и песок мгновенно её впитали.

— Что это за яд? — спросил он.

Взгляд Мэддокса в этот момент был смесью огня и холода.

— Мы это выясним. — Он подхватил меня на руки раньше, чем я успела возразить. — Делайте, как сказала моя спутница. Предупредите всю Анису: вода отравлена.

Он взмыл в небо с мощным взмахом крыльев и полетел низко над крышами к месту, где акведук проходил недалеко от кварталов, но всё ещё находился внутри цитадели. Там он, не задумываясь, врезал кулаком в маленькую стенку из камня, покрытую мхом. Та разлетелась, открыв деревянный канал, по которому мощной струёй текла вода — вниз, к людям. Та самая вода, за которую герцоги брали с бедняков плату.

Сначала я не почувствовала ничего. Но для Мэддокса запах был нестерпим. Глаза его наполнились слезами.

— Что-то знакомое, но…

Что-то фиолетовое колыхнулось в мутной воде. Я, не думая, хлестнула тьмой, вытянула это из потока, и когда цветок коснулся моих пальцев, мир под ногами раскололся надвое.

Мэддокс увидел — и тоже узнал.

— Аконит.

Одно из самых смертоносных растений королевства… для людей. Сидхи обычно могли справиться с природными ядами. Людей же убивала капля. Крупинка.

Всего за несколько часов.

Безо всякого противоядия.

Я провела пальцем по лепестку — вытянутому, в форме нектарника, цвета моих глаз. Внутри меня поднималась буря. Яростная. Беспощадная.

Я вновь посмотрела на поток. В воде иногда проплывали фиолетовые лепестки. Немного. Редко. Почти незаметно.

«Отпусти людей, которых держишь здесь как рабов, и позволь беднякам из кварталов выйти на улицу, чтобы выжить».

«Я всегда держу слово».

— Они бросили лепестки в колодец, чтобы яд действовал постепенно. Чтобы люди продолжали пить, не замечая. Чтобы, когда появятся первые симптомы… было уже поздно. Чтобы…

Руки Мэддокса обвили меня. Большой палец погладил щеку — и только тогда я поняла, что плачу.

— В этом нет смысла, — прошептала я, всхлипывая. — Мэддокс… это не имеет никакого смысла…

— Знаю. — Он обхватил мою шею, заставляя посмотреть на него. В его взгляде бурлило то же, что и во мне. И всё же — то, что чувствовали мы, не шло ни в какое сравнение с тем, через что проходили сейчас сотни в этих кварталах — и те, кто умирал, и те, кто их любил. — Они заплатят за это.

О да. Заплатят.

Я заставила себя дышать ровнее. С сердцем было сложнее.

— Вернёмся к Хейзел и её семье. Мне нужно…

— Мне тоже.

Когда мы вернулись, тревога уже переросла в панику и горе. Я чувствовала, как внутри меня что-то дёргало — резко, болезненно. Души. Повсюду ускользающие души. Я приняла всех, кого могла. Всех, кто был рядом и искал во мне прибежище. И спрятала слёзы, когда снова вошла в этот дом, в эту вонючую комнату…

Имса уже не был зеленоватым. Он был белым. Совсем белым.

Мать обнимала его, рыдая. Братья сидели, не понимая, что происходит.

Хейзел взяла меня