Эпоха героев - Нира Страусс

Во внутренний двор вошли Фионн и Морриган. За ними — остальные дети Волунда. И Оберон с другими союзниками.

И множество фэй из цитадели — привлечённые хаосом, так же, как и раньше, когда я проходила испытания.

Из кожи Мэддокса сочился сажистый дым, пока он сжимал пальцы на одном из рогов Волунда.

— Из-за твоей лжи погиб невинный ребёнок. Погиб отец. Брат. Бабушка. Сотни. — Голос Мэддокса звенел от ярости. — Ты понятия не имеешь, что значит держать слово. Основания Инис Файл сгнили… если они вообще когда-либо существовали.

Он резко взмахнул запястьем.

ХРЯСЬ.

Крик Волунда прокатился эхом по всему атрию, по особняку, по цитадели… и дошёл до самых окраин. Его дети сжались от боли, Сейдж зажмурилась, а на лице Оберона невольно дрогнула гримаса сочувствия.

Мэддокс швырнул обломок рога на землю. Теперь из спутанных чёрных волос фэйри торчал только один. Он был лишь половиной короля, которым себя называл.

Пока он корчился на плитке, я представила себе, каково это — не просто сломать кость, а вырвать магически сплетённую сидхскую часть тела. Это была самая настоящая ампутация.

Я опустилась на колени перед ним и вытащила лепесток аконита из кармана.

— Если бы я была человеком, одного прикосновения хватило бы, чтобы яд начал действовать. Паралич, пот, тошнота. А потом, после долгой агонии, — остановка сердца. Но я — не человек. Как и ты. Как и все, кто тебе дорог. Вот почему аконит — умный выбор. Фэйри в Анисе могли бы продолжать пить эту воду и даже не почувствовали бы последствий.

Я обрушила на него Тьму и начала выкачивать из него всё, что делало его сидхом. Он родился таким — значит, это было сродни попытке выскрести костный мозг. Невозможно. Больно. Противоестественно. Он кричал, бился, извивался.

Но я продолжала. И продолжала. Пока не убедилась, что он стал настолько человеческим, насколько вообще возможно.

Тогда я силой разжала его рот и вложила лепесток внутрь.

— Съешь, пожалуйста, — произнесла я очень спокойно.

Он попытался выплюнуть — не позволила. Тьма сжала его челюсть, не давая закрыться, а потом перекрыла доступ к воздуху настолько, чтобы он понял: легче проглотить, чем сопротивляться.

И вскоре пришли симптомы. Я наблюдала за ними медленно, методично. Без спешки.

Я не сморщилась, когда он начал рвать — сначала едой, потом только желчью. Не вздрогнула, когда его речь превратилась в бред, потому что он больше не мог складывать слова. Просто ждала, пока его сердце начнёт замедляться… всё медленнее… и медленнее…

И когда он уже корчился в предсмертных судорогах, я отозвала Тьму и вернула ему магию.

Фэйская кровь исцелила его куда быстрее, чем мне хотелось бы, но агония успела оставить следы на его когда-то прекрасном лице. Его плащ был залит рвотой. Руки — те самые, что вечно сияли кольцами — дрожали, как у старика.

Это было самое близкое к старости и болезни, что он когда-либо испытает.

— Это… ничто, — сказала я ровно. — Потому что ты жив. А вот многие — нет. Вы поступили здесь точно так же, как армия в На Сиог. Вы смели всё, не разбирая, кто перед вами. А герцог и его свита? Это ровно то, чем занимается Дикая Охота. Я это видела — не раз. Скажи мне, Волунд, как это должно спасти королевство?

Он скривил губы в снисходительной улыбке — и этот жест прорвал стену отупения, охватившего меня.

Слюна смешалась на его подбородке с чёрной жидкостью, сочащейся из разорванных пирсингов.

Говорил он сипло, прерывисто:

— Прежде чем что-то чинить, нужно… сделать куда больше. Больше вреда. Больше крови. Иногда это необходимо. То, что Двор сделал с сидхами за века — не забудется. Они должны заплатить. Тебе жаль крестьян? Скажи мне, сколько из них подняли бы руку, чтобы спасти тебя, если бы тебя схватили и повесили прилюдно? Сколько бы хоть раз взглянули на твой труп, если бы тебя посадили на кол за то, что ты сидха? Они оглохли и ослепли ко всему, что не похоже на них. Мы для них — не живые, не чувствующие. Я хочу, чтобы это изменилось. Чтобы они раскаялись в той жизни, которой жили до сих пор. Чтобы почувствовали себя такими же маленькими и беспомощными, какими они нас заставляли быть веками. Те, кто поймёт — выживут. Остальные… Достаточно посмотреть на этот город. Пример — лучший учитель. Не так ли, Инициаторша?

Я… не могла дышать.

Потому что сама когда-то думала почти так же.

После того как Дуллахан пробудился и убил маленькую Тали, во мне кипела такая ярость. Я сочувствовала Эмбер, старшей сестре Тали, — её боли, с которой ей теперь предстояло жить. Этому пустому месту внутри, которое ничем не заполнить, когда у тебя отнимают то, что ты любишь больше всего… и ты ничего не можешь сделать.

Да и сам принц Бран наглядно показал, насколько он оторван от реальности, когда рассмеялся, показывая мне отрезанные уши десятков младенцев-сидхов. Для него это были не невинные дети, которых надо защищать по определению.

Да, я много раз думала то же, что и Волунд.

Но — в отличие от него. И от таких, как моя мать. Во мне всегда оставалось место для других мыслей. Для других возможностей.

Старик Ффодор был человеком — и стал моим первым другом. Когда он увидел, как я колдую, чтобы попытаться его спасти, в его глазах не было ни ужаса, ни отвращения. Он хотел, чтобы я бежала. Хотел, чтобы я выжила.

Гвен, хоть и была воспитана среди знати, втайне присоединилась к Братству.

Фианна пожертвовали собой ради Гибернии.

Игнас.

Плюмерия.

Я сжала кулаки. До побелевших костяшек.

— Во-первых, — прошептала я, — ты больше никогда не назовёшь меня Инициаторшей.

— А во-вторых… нет, нельзя мстить той же монетой. Потому что в нашем королевстве нет чёрного и белого. Обобщая, ты приговариваешь невинных за то, чего они не выбирали. Я не просила родиться в своей семье. Или с этой судьбой. Как и сидхи. Как и люди. То, кто ты есть, не определяет, на чьей ты стороне. Или во что веришь. Всё может измениться, — сказала я твёрдо. — Безразборная смерть ничему не учит. Она — только предвестие ещё одной эпохи террора. А нам этого уже достаточно. В Гибернии.

— Ты только подогреваешь моё любопытство, — пробормотал он. — И что же ты сделаешь, когда прибудет Теутус? Попытаешься с ним… договориться?

— Если бы это было возможно — без сомнений, да, — твёрдо ответила я, хотя мы оба знали, насколько