Победитель будет один - Карина Вальц

Очень глупая идея – тащить с собой цветы, тем более в таком количестве, но ради ее смущенного лепетания почему бы и нет.

– Ты в Монако живешь.

– У меня есть квартира в Зальцбурге.

– Что ж… если хочешь украсить ее цветами, я не против – можешь забрать. Способ проникнуть в мой номер ты нашел, повторить это не будет сверхзадачей.

Вот и закончилась милая Ридель, вернулась любительница выкрутить руки. Эту ее черту Кифер заметил еще в Австралии: Соне Ридель нравилось одерживать победы. Она не была гонщицей, но знала толк в азартных играх разума. Может, именно на эту ее черту он и запал… Не хотел, изо всех сил сопротивлялся, но сейчас-то уже поздно отрицать очевидное. И если Ридель хочет контролировать ситуацию – пожалуйста, пусть так думает.

– Мое сердце разбито… опять, – заверил он.

– И почему я тебе не верю?

– Потому что в твой мозг въелась мысль, что я враг на красной машине.

– Удивлена, что пионы белые – кажется, ты обязан был выбрать красные.

– Говорят, что красный – цвет страсти. С нашей скоростью я спланирую доставку алых роз на… скажем, ноябрь. Или это слишком амбициозно?

– Ноябрь подойдет, только год не указывай, – в тон ему ответила Ридель.

– Как скажешь, дорогая. Надеюсь, тебе по нраву отсохшие члены, потому что мой таким и будет. Но если тебе это в радость, то буду счастлив и я.

– Я никоим образом не ограничиваю твой образ жизни, Киф.

– Конечно. Но я же не дурак и понимаю, как все устроено. И так уж вышло, что ты мне интереснее привычного образа жизни.

Это не было ложью, а еще такие признания влияли на женщин. Вот и Ридель сдалась:

– Я собираюсь провести летний перерыв в горах, неподалеку от Зальцбурга. Если ты будешь там, то как знать, вдруг мы случайно встретимся.

– Летний перерыв мне нравится больше, чем ноябрь.

– Как неожиданно, – рассмеялась она. – Ладно, Киф. Я только вернулась в отель и до смерти хочу принять душ. Спасибо за цветы, это не то, что мужчины для меня обычно делают. Оказывается, это приятно.

– Погоди… тебе никогда не дарили цветы?

– Боже! Звучишь как Давид. Нет, не дарили.

– Я в шоке. Нет, серьезно – в шоке! Вообще ни разу?

– Ну… Ник и Адриан считаются?

– Родственники? Конечно, нет.

– Пресса, механики, гости Гран-при?

– Нет.

– Тогда ни разу.

Кифер мысленно усмехнулся: на самом деле ничего удивительного. Все логично – нормальные мужчины обходили Ридель стороной. У нее всегда такое выражение лица, словно она потом подаренными вениками отхлещет по щекам, углядев в невинном жесте оскорбление. Кифер практически жизнью рисковал, отправляя ей цветы, и чудом выжил после этого.

Иногда все не так, как кажется.

– Дело во впечатлении, что ты производишь, – признался он.

– Слышала уже, – ворчливо ответила Ридель. – Ханна в детстве звала меня тюремной надзирательницей. Мне тогда лет пять было, и на всех фотографиях я выходила сердитой. Это ее расстраивало – она надеялась, что я стану «самой красивой девочкой Австрии» и отправлюсь по ее дорожке – в кино. Но после нескольких проб и пары роликов, снятых благодаря связям матери, все признали меня бесталанной. К счастью. Боюсь представить, что было бы со мной сейчас, не отступи тогда Ханна.

– Ты была бы мной. Только актрисой.

– Нет, Киф, не была бы. Ты талантливый гонщик, у тебя дар. А я была бы…

– Адрианом, – подсказал он, потому что Ридель замялась.

– Да. Я была бы Адрианом.

– Прозвучит наивно, но я правда верю, что у каждого свой путь, свой успех, свои моменты счастья. Подростком я злился на несправедливость, ненавидел весь мир, отца и гонки. Теперь я зарабатываю миллионы и передо мной открыт весь мир, а чемпионство – вопрос времени. Адриан покинет «Формулу-1» и уйдет в другую серию, и кто знает – может, там станет великим. Когда расслабится. А с тобой-актрисой миллионы людей прилипали бы к экранам, чтобы полюбоваться «самой красивой девочкой Австрии». Но с тобой-стратегом у «Биалетти» появится шанс на кинематографичное чемпионство, и твою роль исполнит красотка из Голливуда.

Ридель рассмеялась:

– Боже, Вайсберг! Ты такой болтун! Вообще не понимаю, как это работает: я ясно вижу, что ты толкаешь мне прокисшее пиво, но киваю и слушаю. Магия, да и только! Но тема с «Биалетти» давно закрыта, не советую опять ее поднимать. Тем более после вашего с отцом сегодняшнего выступления.

– Я не выступал.

– Но и не опроверг слова Филиппа.

– А должен был?

– Не знаю, Киф. Полагаю, это твое дело. Но пока все выглядит так, будто «Биалетти» обвинили Давида в умышленном наезде на механика. Гонщик – лицо команды, а иногда и голос. Ник может что угодно рассказывать в интервью, но его слова никогда не расходятся по миру так, как слова Давида.

Кифер закатил глаза – опять разговор скатился к Моро.

– Он просто всегда несет чушь. Неудивительно, что его слова расходятся по миру как вирус – нельзя недооценивать разрушительность тупизны.

– Как и разрушительность обвинений Филиппа Вайсберга, – заявила Ридель, но пошла на попятный. – Прости. Прости, это не то, что я хотела обсуждать, тем более с тобой. Просто я только что из больницы, у нас все на нервах, и я тоже. Немного.

Продолжать этот разговор не хотелось, но Кифер все же это сделал:

– Мой отец не часть «Биалетти». И у нас свобода слова.

– Да. Конечно, так и есть.

– А я не защитник гребаного Моро и даже ради тебя закрывать его грудью от британской прессы не стану. У него для этого есть ты, готовая оправдать что угодно.

– Оправдать? Ты веришь, что он наехал на человека специально?

– Да мне плевать! – Он мысленно чертыхнулся и поправился: – Плевать не на вашего механика, парня жалко. Плевать на мотивы Моро. На его проблемы и причину их возникновения. Он – отдельно, я – отдельно. Мой отец тоже самостоятельная единица, к нам двоим не привязанная.

Соня помолчала немного и сказала:

– Знаешь, Киф, иногда мне кажется, что мы слишком сильно по разные стороны. Настолько, что всегда найдем причину для ссоры и никогда не договоримся. Даже если нам очень хочется.

– Тебе, Ридель, сейчас хочется, чтобы я был положительным мальчиком. Кем-то вроде Харриса или Камю, которые рьяно высказываются в защиту Моро и утверждают, что на пит-лейн было скользко.

– В прессе пишут чушь, и парни лишь пытаются это исправить – это не рьяная защита виновного из личных симпатий, а очевидные для всех адекватных людей факты. Это называется профессиональной солидарностью.

– Знаю.

– Может, я чего-то не понимаю, но считаю, что она выше личной вражды.

– Ты права: не понимаешь.

– Хорошо. Прости, что завела этот разговор. И… мне все еще надо в душ.

– Подожди… Ридель, нельзя заканчивать разговор на такой ноте.

– Наоборот,