Четверо за спиной - Анна Михайлова

- А я?

- Ты главное – живи! Мне сего довольно будет.

- И мне. Знать, что ты где-то есть. Отпусти меня, Гор! Не рви душу.

Он глубоко и судорожно вздыхает и размыкает объятья. С трудом делаю мучительный шаг назад, смотрю ему прямо в глаза, не в силах отвести взгляд. Едва удерживаю жгучие слезы, которые стоят в глазах. Не хочу при нем плакать, не хочу делать ему еще больнее.

- Спасибо тебе, Гор, за тебя! Люблю!

- Я твой навеки, Яра. Где бы ты не была. И любить буду до последнего вздоха. Помни.

- Прощай, родной! – с трудом удерживаю себя, чтобы снова не броситься к нему. Не хочу затягивать эту агонию, убивающую обоих.

- Ждать тебя буду! Сколько бы ни пришлось! – его яркие глаза блестят лихорадочным блеском. Желваки на скулах ходят ходуном. Не в силах удержать себя, он делает шаг ко мне навстречу. Но я отрицательно киваю и отступаю назад, вырывая свои руки из его ладоней. Драгомир уже внутри частокола и я делаю шаг спиной вперед. Всего мгновение – и вход загораживает мутной пеленой, которая затягивается настолько, что я перестаю видеть даже силуэт моего медведя. Вот и все.

Глава 32.

Поворачиваюсь к Драгомиру. Он щелкает пальцами, внутри загораются факелы и костер перед большим деревянным столбом, на котором вырезан потемневший от времени суровый лик. Всполохи пламени резко поднимаются вверх и начинают играть на резких чертах, что кажется, будто нашим визитом недовольны.

Волхв усаживается перед костром, поджав ноги. Знаком указывая сделать мне тоже самое.

- Яра, я сейчас начну ворожить. Вместо кольца проводником сегодня пойдешь сама. Ты должна вспоминать все, что есть в том мире, как можно ярче. Чтобы тебя начало тянуть на ту сторону. Но без подготовки это сложно, я не копил силы. Так что гарантий у нас – никаких. Закрой глаза.

Я послушно смеживаю веки, и Драгомир начинает напевать что-то тягучее, неразборчивое. Пытаюсь вспоминать: работу, бистро, куда мы ходили в обед, кофейня возле дома. Как же все это далеко! Кажется почти нереальным, словно кадры полузабытого фильма. Вспоминаю терпкий вкус утреннего кофе, оливье и запах мандаринов на Новый год, запах любимых духов, мамины фирменные пироги с капустой. Как много воспоминаний, оказывается, хранят запахи! Они мгновенно могут перенести нас в почти забытую точку жизни. Старательно избегаю вспоминать своих реконструкторов, чтобы не скатиться сюда и в истерику.

Запах бензина и дизеля, пластмассы и горящих осенних листьев, свежей газеты и круассана… Голос Драгомира становится громче, он ширится, кажется заполняя собой все пространство. Воздух сгущается, становится тяжело дышать. Мне слышатся глухие раскаты грома.

- Яра! – почти кричит Драгомир.

Я открываю глаза. Вокруг вырезанного деревянного лица мелькают странные всполохи, словно стая безумных светлячков. Их много, очень много. Они движутся по кругу, словно стая рыбок, управляемых чьей-то рукой. Стоит странный гул, словно идущий откуда-то из-под земли.

Перевожу взгляд на Драгомира и невольно вздрагиваю. Его волосы странно развеваются, хотя ветра нет. Черты лица заострились, глаза горят странным серебристым светом.

- Яра! Мне не хватает сил! – кричит Драгомир, - дай руку!

Он судорожно стискивает протянутую ладонь, мне почти больно. Я чувствую, что ему невыносимо трудно и откуда-то знаю, что он долго не выдержит. Всполохи с его руки странно переползают на мою, но я не решаюсь одернуть ее. Странная щекотка бежит по коже, словно ожившие мурашки.

- Чем помочь? – кричу я.

- Сила! – хрипит он, - в тебе кровь моя! Поделись… Отдай… Помоги…

На его лице начинают вздыматься страшные черные вены, а в обычно светлых глазах распускается тьма. Мурашки на моей руке жгут, с каждой секундой все сильнее, словно кто-то тушит об руку два десятка сигарет. Что же мне делать? Неужели все кончено?

- Возьми! – кричу я изо всех сил, - возьми сколько нужно! Сколько хочешь! Возьми все… - солнечное плетение пронзает такая невыносимая боль, что я невольно кричу. Сжатые рукой волхва пальцы едва не хрустят от нажима. Секунду ничего не происходит… Потом по моей голой коже начинают ползти фиолетовые точки. Они стадом устремляются на руку Драгомира, фиолетовые всполохи бегут по его волосам и глаза вспыхивают фиолетовым. Воздух странно, судорожно дрожит.

Последнее, что я помню – это толчок в спину и пальцы волхва, стянувшие с пальца неожиданно нагревшееся кольцо. Тьма укрыла меня пеленой, и я потеряла сознание.

Глава 33.

Когда открыла глаза, то первое – что увидела – это позолоченные закатным солнцем кроны деревьев. Берез. Птицы чирикали во все лады, прощаясь со заходящим за горизонт светилом. Неизвестно сколько бы я так лежала, но боль внизу живота заставила меня оторваться от созерцания идиллической картины. Я осторожно села на пыльную тропинку. До боли знакомую – широкую и протоптанную! Ту самую! Стараясь сдержать стон, подтянула к себе рюкзак и достала мобильник, молясь, чтобы там осталось хоть немного заряда. Трубка запиликала после включения, благосклонно сообщая, что осталось десять процентов.

Елки, а кому звонить? Друзья – в городе. Как и МЧС со скорой. Почти на автомате набираю Ворона – нашего реконструкторского главного. Только нажав кнопку вызова, соображаю, что фестиваль уже наверняка кончился, и он может быть на другом конце страны.

- Ярослава? – раздается после четвертого гудка, - твою мать, это ты?

- Я, - хриплю я сорванным голосом.

- Ты где? Мы же тебя в розыск объявили!

- В нашем лесу. На тропинке. Ворон, - перебиваю я его град вопросов, - у меня подозрение на аппендицит. И я … не дойду до станции. Мне нужна помощь.

-Так, детка, - слышу на заднем фоне какой-то шум, - я тут, неподалеку. Как знал, остался порыбачить. Уже еду! – хлопает дверца машины, - Яра, трубку не клади, говори со мной!

- О чем? – облегченно выдыхаю от мысли, что помощь едет.

- Да похрен! Хоть песни пой, хоть анекдоты трави.

- Матерные? – улыбаюсь я.

- Обязательно! Мне другие не нравятся!

- У меня заряда мало.

- Ничего.

- Мне смеяться больно.

- Тогда сопи в трубку! Но качественно и с выражением, - на его реплику я невольно вздыхаю, - вот так! Молодец! Мне прям нравится! Запишу и поставлю на твой звонок.

- Твоя секретарша не поймет.

- Поймет. Я ее