Четверо за спиной - Анна Михайлова

- Объясню, честно. При вас обоих. Хорошо? Поторопись.

Беригор на руках принес меня в спальню. Но я отказалась ложиться на постель, и он поставил меня у сундука с вещами. Я медленно надела белье, потом разношенные джинсы и майку, кроссовки. Так, из вещей, если волхв сможет что-то сделать, мне понадобятся только документы, ключи и телефон. Посеревший воевода мгновенно оделся и подошел, обхватив мое лицо ладонями:

- Прислать служанку твою? Или хочешь чего?

- Нет. Езжай быстрее, пожалуйста.

- Яра…

- Езжай. Очень тебя прошу! – нельзя срываться в истерику. Нельзя!

Мужчина осторожно поцеловал меня в лоб и стремительно вышел. Я застелила постель и, отрыла окно, чтобы выветрить запах удовольствия, витавший в воздухе. Осторожно присела в кресло и откинув голову на спинку, прикрыла глаза. Предательские слезы сами катились по щекам. Умирать, тем более мучительно, не хотелось категорически. Но боль внутри пульсировала, напоминая, что мои хотелки для нее – величина сугубо параллельная.

По моим ощущениям прошло много времени, прежде чем я услышала шаги на лестнице. Дверь распахнулась, первым стремительно вошел встревоженный Беригор, за ним нахмуренный волхв. Воевода подлетел ко мне, пытаясь хоть что-то прочитать по лицу. Взял меня за руку и присел на пол у моих ног.

- Яра? – подошел ко мне Драгомир.

- Дело плохо, Драг. У меня аппендицит.

Воевода перевел взгляд на резко побледневшего волхва, потом на меня.

- Объясните толком! – рявкнул не отличавшийся терпением воин.

- Это воспаление отростка кишечника. В моем мире его вырезают докторским ножом, перед этим усыпив. Здесь так не умеют. Если его не вырезать – через день-два мучительная смерть, - пояснила я.

- Что? – взревел мой медведь. Но я не смотрела на него. Я ждала вердикта от волхва, к чему мне готовиться. Страха уже не было, я его выплакала.

- Я попробую. Ты выдержишь дорогу к капищу?

- А у меня есть выбор? – слабо улыбнулась я.

- Тогда поехали. Гор, возьми ее на руки.

Когда мы спустились по лестнице, в дверном проеме, ведущем видимо на кухню, я заметила опасливо выглядывающую Смешку. Как же я соскучилась по девчушке!

- Смешик, - позвала я ее, - я должна уехать.

- Госпожа! А ты куда опять? – жалобно запричитала девушка, выскочив к нам, - я с тобой!

- Со мной нельзя, моя хорошая. Спасибо тебе за все. Береги себя!

- Госпожа, возвращайся! - губы девочки мелко задрожали, но Беригор со мной на руках вышел из дома, и я потеряла ее из виду.

Он усадил меня впереди, обнимая так бережно, будто я была хрустальной. Под моей ладонью мелко подрагивали могучие руки, сжимавшие поводья. Я успокаивающе переплела его пальцы со своими, чтобы молчаливо поддержать своего мужчину. Понимала, что ему сейчас тяжелее, чем мне. Никто не разговаривал. Мы ехали молча, неторопливо, чтобы меня не растрясло.

К полянке у дома Драгомира подъехали, когда солнце начало стремиться к закату. Мы спешились, и волхв велел оставить лошадей в загоне.

Все это время я обнимала талию своего медведя, прислушиваясь как гулко и быстро бьется его сердце. Боль внизу живота пульсировала, заставляя сцепить зубы и сильнее упираться в грудь воеводе.

- Все получится, - глухо произнес он, - тебя вылечат. Мы найдем способ тебя вернуть.

- Я знаю, - тихо шепнула я. Каждому из нас очень хотелось в это верить, чтобы не сойти с ума от подкатывающей к горлу боли - тем более, что я тебе еще не ответила!

- Значит – точно вернешься. Я так тебя люблю, Яра!

- Я тебя - больше, - подняла я голову, чтобы окунуться в голубые озера его глаз. Он улыбался моим словам, но я видела тоску, которая уже заползала в его душу, словно съедая яркость радужки. Как же не хотелось от него отрываться! Его руки, его низкий завораживающий голос, его властная заботливость и нежность – это все было мое! И я не хотела с этим расставаться. Тем более, когда все только наладилось. Это было мучительно-неправильно, обидно и больно.

Драгомир ненадолго нырнул в дом, вышел переодетый и сумрачный. Махнул нам, после чего Беригор, приподняв меня как пушинку, зашагал вслед удаляющейся фигуре волхва. Я обняла родную шею и уткнулась в нее, стараясь запомнить его вкусный, будоражащий запах. Ерошила короткие волосы на затылке, гладила короткую бороду. Пальцы словно впитывали прикосновения. Мой медведь осторожно целовал мои волосы, судорожно вздыхая.

Когда впереди показался потемневший от времени частокол капища, руки воеводы невольно сжались, крепче прижимая меня к нему. И он, и я понимали – это конец.

- Люблю тебя. Запомни, Яра! – прохрипел он. - Больше всего на свете – люблю!

- Я знаю, мой медведь. И я тебя люблю, - я погладила его бородатую щеку, и сама потянулась к его губам. Никто и никогда не целовал меня так страстно, так пронзительно и отчаянно. И я никого так не целовала, словно хотела оставить ему душу, заклеймить его навеки. Потому что он – мой!

Драгомир подошел ко входу в частокол и остановился.

- Тебе туда хода нет, Гор. Поставь ее. Она должна зайти сама.

Медленно, словно заставляя себя, воевода ставит меня на ноги и тут же судорожно прижимает к себе. Он тяжело и надсадно дышит, словно бежал марафон. Боль из брюшины отдает в ногу, но я не могу его торопить. И не хочу. Мне самой мучительно-горько и больно, что все повернулось именно так. Счастье – ослепительное, обезоруживающее, сладкое – мелькнуло и скрылось за горизонтом. А на его место пришла боль. Никогда не думала, что расставаться так больно! Похоже на ампутацию, когда вместе с человеком отрываешь кусок сердца, и на его месте – кровоточащая рана, которая гонит боль по венам. Потому как кровоточило, я поняла, насколько неожиданно глубоко проросла в своего медведя.

- Гор, присмотри за волчатами. Я не хочу, чтобы они осиротели, - начинаю говорить отвлеченные вещи, чтобы бессовестно не разреветься.

- Хорошо.

- И извинись перед Велеславом и княгиней. Что я так внезапно, не попрощавшись…

- Я не могу тебя отпустить! – внезапно стонет Беригор, сжимая меня в объятьях

- Ты – самое лучшее, что случилось в моей жизни, - улыбаюсь я ему. Плакать я буду потом. Не хочу, чтобы он запомнил меня зареванной.

- Любимая, ненаглядная,