Посткарантин - Злата Косолапова

– Продолжай, – просто сказал он через некоторое время.

– Аня передала мне письмо для тебя. Там нарисована сова на ветке оливкового дерева. Письмо я не читал – не знаю, что там. Хотел передать тебе, Аня велела только из рук в руки, потому что доверяет она только мне. Но встретиться с тобой за эти несколько лет оказалось мне не под силу. Ты сам знаешь.

– Где письмо?

– У меня в кармане, – сказал Вебер, не спуская взгляда с Беста.

Тот обернулся ко мне и сказал.

– Иди, Мари, возьми письмо и принеси мне.

Я посмотрела на Вебера, тот кивнул, и я сделала так, как просил Бест. Я подошла к Веберу, мы тихонько улыбнулись друг другу. Саша передал мне письмо, и я направилась к Бесту.

Тот выхватил его дрожащей рукой и, облокотившись на стену, развернул.

– Это её почерк, – прошептал он, улыбаясь так, словно уже много лет не улыбался. Глаза его горели. Он читал строчку за строчкой, пока его глаза не заполнились слезами.

Никогда бы не поверила, что увижу Беста таким.

Время затянулось. Не знаю, сколько прошло. Я уже тихонько подобралась к Веберу и стояла возле него. Наконец Бест вздохнул, сложил письмо и убрал к себе. Он выпрямился и посмотрел на Вебера, потом на меня.

– Я даже не знаю, что сказать, – произнес он.

– Прекращай всё это, Артём, – сказал вдруг Вебер совсем обычным голосом, будто бы разговаривал с товарищем за кружкой пива. – Ты мучаешь и убиваешь людей. Не знаю, что написала тебе Аня, но ей бы это не понравилось. Твоя месть Гобылю и всему миру – это не тот путь, по которому стоит идти. Вашей целью с Аней было лекарство и спасение жизней людей, а не наоборот. Ты же сам это знаешь.

– Я знаю, – спокойно ответил Бест. – Но темнота разъедает, а боль сводит с ума. Ныне всё будет иначе. Как бы там ни было. Теперь же у меня есть другие дела – я должен вытащить Аню и моего сына из лап Гобыля. – Бест посмотрел на Вебера и улыбнулся ему. – Я перед тобой в долгу, Саша. Так и знай. А ты, Мари, надеюсь, когда‑нибудь простишь меня.

Бест скользнул по мне взглядом, затем развернулся и, дав своим людям приказ уходить, покинул коридор гостиницы.

Через десять минут мы с Вебером остались в полутемном коридоре гостиницы совсем одни. И стояли здесь обнявшись до тех пор, пока старинное здание снова не наполнилось умиротворяющей тишиной.

Эпилог

Мы уже подъезжали. Внутри меня всё клокотало от восторженного волнения. Я уже видела сверкающий на солнце купол – прозрачный, тонкий, словно мыльный пузырь, опустившийся на землю, с рваными дырами в прозрачном материале где‑то сбоку и наверху, и по‑прежнему уверенно защищающий наш город.

Свернув с трассы, мы выехали на дорогу, уходящую в лес, и сразу же пронеслись мимо ветхой будки привратника, едва‑едва сохранившейся аж с восемнадцатого века. Стоило мне увидеть покосившуюся часть кованой ограды и поросшее красным мхом помещение кремово‑желтого, усадьбинского цвета, как у меня внутри всё завопило от торжественной радости. У будки нас встретил офицерский конвой: все ребята крепкие, как на подбор, все в старой «цифре» и с автоматами в руках. Водитель приоткрыл окно нашего внедорожника и что‑то со смешком сказал двум встретивших нас офицерам. Цент махнул одному из них, офицер кивнул и свистнул ребятам возле шлагбаума. Нам открыли дорогу в Купол. Автомобили заревели с новой силой, и гравий полетел из‑под колес вперемешку с землей. Мы рванули в сверкающие под солнцем прозрачные, словно бы стеклянные ворота. И вот он, парадный въезд в усадьбу Введенское. В груди с надрывом заныло счастье, а на глазах выступили слёзы – я дома.

Мы длинной автомобильной колонной понеслись по старинной приусадебной аллее, вдоль которой тянулись кованые фонари. Нас окружали тысячи чернеющих стволами деревьев с тонкими острыми ветками и пожелтевшей листвой. Солнечные лучи сверкали, путаясь в кронах деревьев, а мёрзлая земля была усыпана сухими листьями и ворохом тонких еловых иголок. Улыбнувшись, я со всем вниманием прижалась к стеклу автомобильного окна. Вебер держал меня за руку, и я то и дело поворачивалась к нему, чтобы переглянуться.

Там, слева от нас, в роще находилось усадьбинское озеро с беседкой. То самое озеро, где мы так любили гулять с Вебером. О, а как часто мы играли там с ребятами в детстве, и как я любила оставаться там одна и мечтать. Балюстрады, колонны, светло‑желтые стены, поросшие мхом и исчерченные трещинами – такими прекрасными были детали почти всех построек на территории Введенской усадьбы. Мы выгрузились довольно‑таки быстро, Вебер махнул мне, призывая следовать за ним и за Центом. Вслед за ребятами я прошла в распахнутые кованые ворота, такие же красивые, как и бесконечная, казалось бы, ограда, уходящая в противоположные от ворот стороны и теряющаяся в деревьях. Асфальтовая лента дороги закончилась, на территории усадьбы она превратилась в мощёную полуразбитой плиткой аллею. С превеликим вдохновением я прошла мимо старинных привратных помещений и спустилась по лестнице. Местами разбитые ступени поросли травой, что их, как мне казалось, только украшало.

Господи, какая же красота расстилалась перед моими глазами! И не просто красота – родная. Мой любимый фонтан красовался чуть дальше. Его прямоугольный резервуар был заполнен серо‑зелёной дождевой водой, переливающейся под светом утреннего солнца. Чудесные изваяния в виде лебедей ещё больше потемнели от времени, растрескались, но все ещё хранили ту нежную красоту, которая была вложена в них так давно. На небольшом плато за фонтаном располагались самые разные клумбы – круглые и прямоугольные. Раньше, ещё до войны, на этих клумбах, должно быть, росло множество самых разных цветов. Сейчас там можно было увидеть лишь острые серые камни, поросшие красным мхом, и блёклую траву. А дальше, на холме, высился главный особняк усадьбы Введенское – мой дом, где я жила с папой много лет, и где жили все те, кого я так любила. Дом, где я провела самую счастливую часть своей жизни.

Мы подошли к усадьбе уже через двадцать минут после того, как выгрузились из машин у ворот города. Хлопнула парадная дверь, и из‑за колонн показался Михаил Георгиевич Соболев – архонт города‑государства Купол. Вебер и Цент подошли ближе к лестнице, а я осталась стоять чуть поодаль, с удивлением присматриваясь к Михаилу. Честно говоря, Соболев не так уж сильно изменился за последние три года. И хотя возраст брал своё, он был