Сокровище для ректора, или Русалочка в боевой академии - Милена Вин

Он молчал всего пару секунд, а затем вдруг усмехнулся, но как-то беззлобно, сопровождая это мягкой улыбкой.

— Почему вы облачаете свои чувства в слабость? Разве можно называть это слабостью?

— Мне всегда так казалось…

— Может, кто-то будет считать это недостатком, своей уязвимостью, — перебил он меня. — Но вы не должны так думать, Мира. Для вас это спасение, разве нет?

Он знает.

Я уверена, он знает, что его любовь — моя возможность остаться на суше. Только не говорит прямо, зачем-то оттягивает момент, будто прощупывает почву, ступает осторожно, как по льду…

А если я скажу прямо первая, усладит ли он меня взаимностью?

— Магистр, я… — Я замокла на мгновение, вздохнула тихо, не отводя взгляда от его затаивших ожидание глаз. Немного выровняв дыхание, продолжила: — Я хотела сказать…

Но меня внезапно оборвал громкий крик, донесшийся из зала, и я тут же ощутила, как напрягся мужчина. Мы одновременно бросили взгляды на стеклянную дверь, потом переглянулись. Всего одно короткое мгновение — и он взял меня за руку, потянул за собой, но у выхода с балкона отпустил, обернулся, бросив сухо:

— Идите за мной.

И быстро вышел.

Я поспешила за ним, слыша отдаленные разговоры, но не разбирая слов. Очередной крик продолжился каким-то отчаянным, затрагивающим сердце воем и рыданиями. Многие теснились у сцены, другие пробивались туда, как и мы с магистром, но в отличие от остальных нам не составило труда пробраться через толпу. Все расступались, шепча между неясными словами:

— Директор…

— Это директор…

Магистр вырвался из потока адептов и застыл, уперев взгляд куда-то в середину круга, образованного любопытными студентами и профессорами. Я же протолкнулась в первый ряд и тоже застыла.

Первой, на кого я обратила внимание, была принцесса. Виоланта плакала так сильно, что мне стало дурно, защипало глаза. Она прижимала к груди голову какого-то адепта, распластавшегося на полу, сжимая, казалось, со всей силой пальцами черные пряди. Рядом с ней сидел Дерек и Гвен, зажимающая себе рукой рот.

В горле сразу же образовался комок, когда я наконец поняла, кто этот адепт, кто это лежит на полу, не шевелясь, слегка трясясь только из-за сильной дрожи принцессы и ее непрекращающегося плача.

У меня задрожали руки от нахлынувшего понимания, и я сжала их в кулаки, бросила недоумевающий взгляд на магистра. Тот резким, уверенным движением поднял Виоланту на ноги, но она тут же бросилась обратно на пол, вцепилась в плечи брата, приподнимая его.

— Нет! — вскричала она. — Не трогайте меня! Не трогайте его!

— Он синий… — прорвался вдруг через беспорядочные мысли чей-то шепот. — Он посинел…

Я скользнула взглядом по безжизненному лицу, по губам, которые совсем недавно раскрывались, чтобы выпустить комплименты, по закрытым глазам, которые незадолго до этого смотрели на меня с восхищением… И заметила, что обычно загорелая кожа Кайла приобрела легкий оттенок синевы.

— Посмотрите на него, — сказал кто-то уже гораздо громче. — Он весь синий!

Шепот превратился в гул голосов, но слух как назло продолжал улавливать обрывки фраз.

— … это поцелуй… Поцелуй русалки…

— Это сделала русалка…

Я качнула головой, словно все могли увидеть это движение и понять, что я не согласна.

Но я действительно была не согласна. Это сделала не русалка, мы на такое не способны…

— Это проклятие русалки!..

— Тихо! — неожиданно рыкнул магистр, так оглушительно громко, что разговоры разом прекратились. — Профессор Черош, Хэмиш, уведите отсюда принцессу. Живее.

Черош и мужчина в снаряжении не без труда оторвали все так же кричащую Виоланту от брата, повели ее куда-то в конец зала. Дерек поднялся, и я заметила, что он хотел последовать за ними, но магистр остановил его строгими, как приказ, словами:

— Помоги мне унести его в лазарет. — А после обвел собравшихся взглядом и добавил таким холодным тоном, что у меня едва не подкосились ноги: — Праздник окончен. Всем вернуться в свои комнаты. Незамедлительно.

Никто даже не шелохнулся, снова поднялся гул.

— Я сказал покинуть зал! Живо!

Очередной рык будто разорвал пелену, накрывшую всех нас, — пелену, что путала мысли и заставляла думать, что принц все еще жив, что это просто какое-то дурацкое представление…

Все засуетились, начали пробиваться к выходу. А я продолжала стоять, не обращая внимания на грубые толчки, на боль, появляющуюся всякий раз, когда меня задевали локтями.

Магистр и Дерек подняли тело Кайла, быстро вынесли его через двери в другом конце зала. Пара адептов увязалась за ними. Я тоже хотела последовать за магистром, скорее от страха, сжавшего горло, и желания коснуться истинного, чтобы почувствовать тепло и успокоиться, нежели от стремления предложить свою помощь. Но меня остановил тяжелый, испепеляющий взгляд Гвен.

В ту же секунду я всем нутром ощутила не сказанное вслух, но брошенное на меня обвинение…

Обвинение в убийстве.

Глава 26. Проклясть через поцелуй

Трусливо сбежав из бального зала, я скрылась в комнате и первым делом переоделась в форму академии, сняла платье, буквально душившее меня, мешающее руководствоваться холодным и чистым, как горный родник, разумом. Я словно скинула со спины наполненный булыжниками мешок — так легко стало внутри. Но это ощущение легкости было недолгим: на смену ему пришел вихрь самых разных эмоций, от беспокойства до гнева.

Меря шагами комнату, я все поглядывала на дверь, ожидая, когда вернется Хелия — но она так и не показывалась, — и прокручивая раз за разом слова адептов, брошенные неосторожно, необдуманно.

В чем-то они были правы: Кайла прокляли. Как говорила тетушка, проклятия имеют ряд отличий от тех же смертельных зелий, которые иначе как ядами не назовешь. Проклятие наступает внезапно, поражает как молния — резко, болезненно. Проклятый гаснет прямо на глазах, и кожа его приобретает совершенно иной оттенок. То серый, то зеленоватый… Или синий.

Я догадывалась, кто мог напустить проклятие. Нет… Я знала наверняка, и сами студенты безошибочно определили виновного. Ошиблись они в одном — в названии существа, пожелавшего Кайлу смерти.

Русалки не предрасположены к темной магии, в частности, к проклятиям. Нам подвластна водная стихия, наша родная во всех смыслах стихия. Чего нельзя сказать о сиренах…

Сирены — душегубки. Настоящие фурии во плоти, и пусть они произошли от таких, как я, русалок, со временем