Пшеничная вдова - Данила Скит

– Я подожду здесь.

…северяне собрали все оттенки грубости. Исбэль положила в свою копилку еще одну. Она часто ловила себя на мысли, что совсем не разбирает истинную натуру северян от их неуважения. А потому вовсе не знала, как поступать. Но если бы даже и знала, решилась бы? Исбэль отогнала дурные мысли.

Зря, наверное, она сама сюда пришла, подумала она. Что, если об этом узнает Реборн? Он ведь узнает… сразу же, как только она покинет темницу, а, может, ему уже доложили. Исбэль приобрела гордую осанку: ну и что? Она – королева и имеет право передвигаться по своему королевству. Реборн приставил к ней стражу, а, значит, его распоряжения выполнены, он не говорил, что ей нельзя ходить по тюрьмам. Только ей становилось жутко: обиталище этого широкого кожаного мужчины не было похоже на кабинет. Скорее, на продолжение темницы, и здесь вполне можно было запереть ещё одного заключенного. Когда за Дорком захлопнулась дверь, Исбэль робко, почти гуськом просеменила к нескладной лавочке у стены и робко присела на край. Сюда не проникало солнце. Только у потолка белели несколько щелей, будто вырубленные топором. Скудный свет падал на стены, сложенные серым мокрым камнем. Кое-где на них выступила морская соль. Это чувствовалось по запаху.

За спиной лязгнула цепь. Исбэль вздрогнула. Холодный металл оков едва коснулся плеча, а уже пропустил поток мурашек по вспотевшей коже. В окружении стражников крылышки ее мотыльков тревожно трепетали под натиском неприятных воспоминаний.

Надеюсь, на них нет крови, подумала Исбэль. Но повернуться и разглядеть оковы всё-таки не решилась. Если бы не засаленный деревянный стол, ловивший сырым треснутым деревом скудные лучи солнца, она бы решила, что это пыточная.

Дверь внезапно отворилась, избавляя от тревожного ожидания. Небрежно оставленное ведро с глухим стуком повалилось на бок и покатилось, описывая аккуратный полукруг. Начальник выругался.

– Но это не Пентри! – обескураженно охнула Исбэль.

Молодой юноша, совсем ещё мальчишка, будто испугался этого возгласа. Молодой ключник встал как вкопанный и вылупил глаза, тут же позабыв, что перед ним королева, как только ее увидел. Красивых девушек, видимо, встречал он не так часто, но что и говорить, Исбэль сегодня была исключительно хороша. Дорк отвесил ему хороший подзатыльник. От мокрого шлепка светлые волосы тут же взлетели вверх. Наученный хорошим манерам, паренек за одно и поклонился.

– День Добрый, Ваше Величество… – сгорбился юноша, раздумывая, стоит ли поднимать голову.

– Это не Пентри… – словно сквозь забытье произнесла Исбэль.

– Нет, ваше высочество, не Пентри, – произнес Дорк.

– Но почему?

– Потому что это мой сын.

– Но где Пентри?!

– Не могу знать, светлейшая государыня… кто это такой… – Дорку удалось изобразить озадаченность.

– Тут был другой ключник, я помню! Невысокий мужчина. У него ещё волос было так м.… мало… – Исбэль подавила подступающие к горлу рыдания.

– Если вы о лысом… так… отпустили его, – ответил паренек с абсолютно нормальными глазами.

– Как… Отпустили… – Исбэль почувствовала слабость во всем своем теле, даже на кончиках волос.

– Приказ короля.

У всех мотыльков разом оторвали все крылышки.

«Смотри, вот это – звезда. Но не такая, как на небе. В море не бывает небесных огней, – Исбэль едва исполнилось пять, но она хорошо помнила свою старую няню и то, как они любили гулять по побережью, – Ты тоже звёздочка. Придет время, вырастешь и станешь такой яркой, что весь Теллостос будет греться возле тебя». Говорили, у босоногой нянюшки Конни был дар зреть будущее, но многие не понимали ее пророчеств. Зачастую они были такими запутанными и несуразным, что впору было считать Конни блаженной. Но мать Исбэль питала теплые чувства к старой выдумщице, да и дети любили ее рассказы о море и морских чудищах.

Но чудища Исбэль ходили по земле и имели острое оружие, а сказки остались далеко позади – в глубоком детстве. Мечтательница Конни ее обманула. Как может Теллостос греться вокруг нее? Он даже ей не принадлежит. Однажды отец смеялся, похлопывая себя по внушительному животу, что Конни-таки была права. Но только Теллостос не греется вокруг Исбэль, а клюет вокруг нее пшеницу. Крестьян он сравнивал с птицами. Кто прыгал вокруг зелёных юбок дочери лапками мелких воробьишек – это были пахари и сеятели и жители мелких деревенек, кто грузно переваливался с боку на бок, выпятив вперёд зоб точно голубь – это были приставучие горожане, а кто и вовсе норовили взлететь и сесть на руку, выклевывая пшеницу прямо с ладони – точь-в-точь как галки. Последних Дорвуд сравнивал с лордами, предпочитавших все вопросы с посевной решать через Исбэль.

Блэквудов Исбэль сравнивала с воронами, которые не смотрят на пшеницу и не переваливаются с боку на бок, а сразу выклевывают глаза. Как никогда сейчас Исбэль хотелось, чтобы пророчество Конни сбылось. Но тогда она бы не стала греть, а постаралась бы сжечь их дотла.

Глава 30. Раскалить сталь

Отломанная хлебным ломтем луна уже поднялась на треть. Сумерки начали опускаться на приливное море. Пена набегающих волн светилась водорослями-огневками. Сегодня Боги подарили теплый ветер, но небо было хмуро.

Реборн сидел за небольшим столиком, заваленным свитками и толстыми шитыми книгами. Две из них были огромны и походили на амбарные. Склянка с чернилами уже почти опустела и из нее торчало пушистое гусиное перо. Впору было бы взять павлинье, но королю не нравился его запах, который то и дело щекотал ноздри и заставлял чихать.

Небольшая комнатка в башне над скалой походила на чердак. Какой-то умелый инженер по неизвестной прихоти короля сделал из него библиотеку, смахивающую больше на комнату звездочета. Узкие шкафы с многочисленными полками заполнялись свитками и книгами, совершенно не имеющим никакого отношения к небу. Тут покоились документы и сведения, подходящие разве что умелому торговцу, да дотошному королю. Все, что творилось в стране, было записано тут: когда приходили и уходили корабли, и урожаи в провинции за последнюю сотню весен, и куда отравлялась рыба по годовой посолке и многое, многое другое.

Помещение Реборну показалось странным сразу. Слишком высоко оно возвышалось над морем, и внизу виднелась острая, как клинок, скала Отречения. Она, словно пальцем, указывала на затянутый облаками ломоть луны и иногда на звёзды, видневшиеся с этой башни особенно ярко. В башенке он без труда насчитал два окна. Огромное витражное, блестевшее разноцветными игристым стекляшками, второе чуть поменьше, но без стекла и с деревянными створками. Под вторым располагался диванчик, который был впору разве что для ребенка, но уж точно не для грузного