Пшеничная вдова - Данила Скит

нижним умом. Хотя, какой там ум! Как бы не вышло это боком, – посетовал Бернад, – Но насчет транзита можешь не беспокоиться. Ни один чертов корабль не проплывет дальше морского дна.

– Помнишь, как в детстве я чуть не утонул в реке? – спросил Реборн.

– А как же, только пятак исполнился, а какой задиристый был, – прогремел трубным басом Бернад, – Говорю – не лезь, а все туда же! Ну и поделом.

– Я барахтался, пока полностью не ослабел. Когда бурный поток меня подхватил, я перестал молоть руками, выгнулся и попытался удержаться на поверхности. Я лежал на спине, иногда захлёбывался, но вода несла меня как щепку, а потом просто выбросила на плоские камни посреди реки, – Реборн двинулся с места, без усилий поспевая за косолапым Бернадом, – Тогда я понял, что нужно знать, куда прилагать свою силу, и когда. История не любит ни предателей, ни падальщиков. Каждый получит по заслугам. В свое время.

– Ох, далеко твоему брату до тебя, ох далеко, – посетовал Бернад, прихлопнув на щеке надоедливую муху, – Но ничего, подрастет еще…

– Кассу всего четырнадцать, ему нужно учиться владеть чем-то еще, помимо меча. Я подумываю передать ему свои феоды.

– А вот это уже я решу, что и кому передавать, – недовольно пробасил Бернад, – Лучше я пришлю его сюда, пусть поучится уму разуму. Заодно и наследника заделает. Второго.

– Второго? – вскинул брови Реборн.

– Я решил, что один ребенок Теллостос не успокоит, когда их ненаглядная вдова двинет кони. Да и помереть может, что ещё хуже, дети они ведь дохнут от каждой хвори… – Бернад покачал головой и погладил кустистую бороду толстыми пальцами, похожими на сосиски, – Боги, лучше бы это были девочки… Тогда и мороки меньше.

– И когда же ты решил делать первого? – голова Реборна склонилась на бок. Король стоял прямо под солнцем и не видно было, как сверкнул лёд в его глазах.

– Сегодня ночью. Если силы будут, ещё и с утреца… Ох, если б не жара!

Реборн не любил лукавить, но в который раз ему приходилось идти против собственных же правил. И снова отец оказался прав. Южанки заставляют мужчин забывать о чести.

– Отец, но мать умерла всего полвесны назад, – сказал он тихо, склонясь над ухом отца, будто их мог кто-то услышать. Но их не слышал никто, кроме собственной совести, – Боги завещали держать траур год.

Он и сам не знал, что даст ему это время, но не мог поступить иначе. Бернад повернулся к сыну. Лицо его словно треснуло, на мгновение мелькнул медвежий оскал.

– Боги… Боги завещают держать траур, но не завещают жить! – прогремел он, – Она была ещё не так стара! Вельта могла родить мне ещё одного наследника.

Бернад любил жену, но никогда об этом не вспоминал. Он сетовал только о нерожденном сыне. Реборн подошёл к отцу вплотную.

– Теллостосу вполне хватит и одного наследника, – голос Реборна сделался тише и вкрадчивей, – Прошу, отец, выдержи положенный год. Ради матери. Ради меня.

С досадой махнув на сына рукой, Бернад двинулся вперёд и больше ни слова не сказал. Для него остаток дня был безнадежно испорчен.

Черные корабли ушли на рассвете.

Глава 29. Холодные вечера

В такие вечера сердце всегда просило грозы. Чтобы молнии, сверкая, призвали с собой ураганный дождь, холод накинулся на замок, заставляя затягивать резные ставни между спальней и лоджией. А потом еще одни – чтобы наглухо, прямо как зимой, и почувствовать себя котом. Холодные вечера под натиском бриза в Аоэстреде не редкость, но Исбэль любила те, что заставляют сверкать звезды холодным блеском заморозков.

Травяной чай лился в чашку тонкой струйкой – теплый, ароматный, чайник меняли два раза в день, он никогда не остывал – глаэкорские камни, привезенные совсем недавно, долго хранили тепло, а один из них сейчас грел блестящее стальное дно. В последнее время Исбэль окончательно сменила разбавленное вино на горячий настой – Вернон сошелся-таки в мнении с сиром Хардроком на медицину: кипяток убивал духов зла, заселявших сырую воду. Настои и отвары трав не угрожали здоровью, а приносили исключительную пользу.

Опять он здесь… Реборн много времени проводил с Исбэль, она понимала, о чем они говорили, но совсем не понимала, о чем молчали и это ее беспокоило. Фарфоровая чашка наполнялась медленно, ведь закончи Исбэль свое дело, ей придется поднять глаза и, быть может, заговорить, а этого она совсем не хотела. Реборн снова пришел к ночи в спалью и смотрел на нее совсем неуютно. Ее пугал этот взгляд. Тяжелый, сосредоточенный и было не понятно, что кроется за ним. Две весны. Всего две весны… Он сам сказал это своим молчанием. Между другими речами, строгими и важными, но не имевшими для нее теперь никакого значения. Это было единственное его молчание, которое она поняла. Удивительно, как воодушевление может быстро сдаться страху. Уйти за горизонт от болезни или в бою не так болезненно, думала Исбэль, ведь это случается неожиданно, но жить, зная… Наверное, в этом и заключается самый большой страх. Так можно сойти с ума или совсем никогда не налить чай. Что, если он размышляет именно об этом?

– Ходит легенда, что в сердце глаэкорского булыжника лежит слеза дракона, – сорвал чайную броню Реборн до того, как упала последняя капля, – Поэтому они так жадно берут тепло и отдают совсем неохотно.

«Так совсем нечестно, это против правил!» – в отчаянии подумала Исбэль, все еще крепко сжимая стальную ручку кружевной захваткой.

На нее напала душевная вялость, она все больше чувствовала себя маленькой девочкой. За глупостью этой Исбэль находила утешение. Ей нужны были стены, за которые она могла спрятаться. Не видеть, не слышать, не понимать. Радостно, когда самый большой страх – всего лишь встретиться с призраком под кроватью, ведь стоило только дождаться восхода солнца. А коты и вовсе их не боялись.

Исбэль сделала большой глоток. Теплый чай согрел горло, освобождая от ответа. Хорошо, что она научилась переодеваться ко сну до того, как Реборн приходил в покои. Иначе бы сгорела от стыда. На ее ночном одеянии было слишком много оборок и кружев, чтобы почувствовать бесстыдство.

– …но я много раз разрубал эти булыжники. Внутри них нет ничего, кроме камня, – Исбэль даже показалось, что у Реборна игривое настроение, но этого просто не могло быть, просто не могло… К тому же, он совсем не улыбался. Даже если бы он и попытался, улыбка бы утонула в густой черной бороде.

– В Теллостосе то же самое говорят о теолитах.