На сети - Ирина Ингрин

У Насти же была своя фишка – она всегда хотела занимать как можно меньше места. Вкупе с подростковым аппетитом это желание сыграло с ней злую шутку. Были дни, когда она действительно верила, что питаться весь день только чаем – это нормально. Ела специально отдельно от всех, находя для этого каждый раз новые причины, а на самом деле скрывая, что выбрасывает еду. Бывало, забивала желудок килограммами овощей, но иногда срывалась на макароны и пирожные, отрабатывая потом каждую лишнюю калорию.

Невозможно даже вспомнить, какие события происходили с Настей в те дни, наполненные только мыслями о калориях, жире на теле, диете, и снова еде. Ничего, кроме забивания желудка пищей в надежде притупить собственные мысли – до состояния животного, просто неспособного на мышление. Это были пустые, бесцельные месяцы бегства от своей жизни, от реальных проблем – в мир проблем надуманных.

Я узнала обо всем случайно: услышала, как в туалетной комнате подруга после ужина вызывает рвоту. Наказывая себя, она словно находила выход из напряжения. Всего лишь несколько страшных минут – и можно снова вернуться в мир нормальных людей. Однажды, как рассказала сама Настя, она чуть припозднилась и не смогла вызвать рвоту, как ни старалась. Пришла в себя, увидев кровь на пальцах – боль в разодранной глотке ее отрезвила.

Но настал момент, какой бывает у всех: когда нам кажется, что мы все осознали и впереди ждет новая, более счастливая жизнь. Так справилась и Настя: поддержка мамы и курс психотерапии помогли ей выбраться, оставалось держаться и не сделать ни шага назад.

Все мы живем в болоте своих мыслей. Я обвиняла и наказывала себя снова и снова, считала себя чудовищем и переводила любые слова окружающих через этот фильтр. Тот фильтр, что пропускает нападки и оскорбления, но искажает похвалу, как в кривом зеркале, превращая их в ехидство, ложь и насмешку.

В этой тюрьме из моих мыслей у меня никогда не было адвоката, одни лишь обвинения: я сама себе была прокурором, ничего не ведающем ни о какой презумпции невиновности. В этом – корень всех моих проблем.

Поэтому никто не может быть счастлив со мной. Я должна отпускать. Каждому повезет, если он будет с другой. Ведь так у человека будут хоть какие-то шансы на счастье.

Пусть Тимур ест сейчас ее ужин, в тепле и уюте, укрытый от забот. Пока я в захламленной одинокой кухне пью кофе, не дожидаясь, пока куски дешевого порошка до конца растворятся в воде.

Полюбить Тимура было, словно выскочить в поздний осенний вечер наспех на улицу, не накинув куртку на плечи: безрассудно и холодно, в глупых попытках хоть как-то ориентироваться в ночи, абсолютно черной и пустой. После короткой такой прогулки я умудрилась простудить душу, и теперь который год пытаюсь вылечить себя литрами кофе под треки из наушников, пока главный лекарь – время – не выполнит, наконец, свою работу.

Так что ему повезло, что он с другой. Так у него есть хоть какой-то шанс на счастье.

Глава 7

После окончания школы, обзаведясь в колледже подругой, я собрала вещи и уехала из поселка, от своей приемной семьи – на квартиру в городе, которую мы сняли на двоих. Автобус увозил меня из кромешной тьмы, полуразрушенных домов, странных построек и заброшенных заводов. Впереди сверкали огни городских квартир – словно драгоценности, выложенные на черный бархат, чтобы прохожие могли лучше оценить их сияние. Высотки, торговые центры, уличные фонари не особо манили меня, но вскоре поглотили: я уехала из лучшей жизни – в более сложную и важную. И в этой жизни, я была уверена, больше нет места Тимуру. Может, мы когда-нибудь и столкнемся, но это будет уже совсем другая история: целая эпоха под названием «детство» прервалась – как всегда, внезапно и безвозвратно.

Стадии переживания потери известны почти всем: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Только я думаю, все намного проще – их всего две.

Первая – темная печаль. Когда мы страдаем по тому, что все прошло, закончилось, и не будет больше ни настолько светлых дней, ни настолько ярких чувств. Впереди – лишь пустота и бесконечная, беспросветная боль.

Вторая стадия – светлая печаль. Это радость, что в какой-то момент жизни было все: друзья, солнце, лето, вкусная еда. И любимый рядом. Неважно, как долго это длилось – год, месяц или всего пару секунд, но ты был моим. И я была в твоих объятиях. Мы были одни во всем мире, мы разговаривали и смотрели друг на друга. Это ли не чудо? То, что мы вообще столкнулись в этой жизни, в одно время из тысячелетий возможных. И что в моей жизни был период, когда я влюблялась в тебя, сопротивлялась этой влюбленности, врала самой себе, но снова и снова возвращалась мыслями к тебе, скучала… Даже быстро промелькнувшая мысль о тебе с легкостью вызывала улыбку на моем лице. Да, это было недолго. Но это БЫЛО.

Все эти моменты никто не отнимет у меня. Оказаться бы вновь там, когда я любила, смеялась до боли в щеках, плакала и глотала слезы. Потому что именно тогда я жила.

Забавно, как порой простой мотив может оживить казалось бы давно ушедшее. В наушниках играл трек, и Настя вспоминала встречу, лейтмотивом которой стала эта песня, и чувства, что ей тогда довелось испытать: она думала о Сергее, об ощущении защищенности и нужности рядом с ним. Это теплое чувство, что ты принадлежишь кому-то, но в хорошем смысле: ты не один на всем свете, а под его опекой. Тогда еще сияло ярко осеннее солнце, и оттого она часто щурилась. И была счастлива, пусть и не подозревала об этом. Он был на учебе, но с утра, как всегда, написал ей «Доброе утро!», и это сообщение грело ее лучше всякого свитера.

Теперь же она сидит в постепенно темнеющей комнате. Опускается ночь, а Настя привычно наблюдает, как в многоэтажке напротив постепенно зажигаются окна. Ее новая игра – поймать каждый новый всплеск света взглядом. Где-то зажглось окно – и это очередная победа над одиноким вечером, где-то неожиданно потухло – горькая утрата. Она сидит и наблюдает за этой борьбой, не в силах оторваться, забыв обо всех делах и заботах.

Скоро Тимур вернется с работы, но на душе у нее от этого лишь пустота. Он будет снова ругаться, что она сидит в темноте, что не приготовила