Дочери судьбы - Тара Хайланд

Боже, как Элизабет любила отца и как жаждала похвалы! Ей хотелось ему угодить, доказать, что она достойная наследница семейного бизнеса. Так у нее появилось почти маниакальное стремление во всем быть первой. Второе место означало провал. Даже отсутствие врожденного таланта ее не останавливало – она работала до посинения, пока не побеждала. Если она ставила себе цель, то ничто не мешало ее достичь.

Ей было всего десять, когда она упала с лошади, пытаясь преодолеть новый барьер. Конюх кинулся к ней на помощь.

– Как вы, мисс Мелвилл?

Но она уже была на ногах и подхватила поводья.

– Помогите мне сесть в седло.

Лишь только взяв барьер, она наконец разрешила ему осмотреть руку, к тому времени распухшую и посиневшую – с переломами в трех местах.

То же стремление проявлялось в каждом нюансе жизни Элизабет, даже в ее внешности. Она пользовалась дорогущей косметикой, чтобы подчеркнуть лучшие черты, выяснила, какая одежда подходит фигуре. Каждые полтора месяца она непременно посещала салон красоты «Хари» в Челси, где ей аккуратно подстригали тускло-каштановые волосы и превращали в блондинку с золотистым оттенком. Долгие занятия спортом наградили ее стройной фигурой и крепкими мышцами, а также круглогодичным загаром. Такой облик требовал особых усилий, но Элизабет не возмущалась. Хорошее легко не дается – таков был ее девиз. Именно поэтому она стала победительницей.

В «Грейкорте» она была лучшей ученицей в классе, ее единогласно избрали старостой, и все ждали, что к Рождеству ей пришлют предложение из Кембриджа. В жизни у нее все шло идеально, пока отец, которым она восхищалась, ее не подвел. К несчастью, в отличие от других сторон жизни, с его неудачами она ничего сделать не могла.

Смиренно вздохнув, она вошла в дом и поднялась наверх. Пройдя полкоридора, она заметила распахнутую дверь спальни. Элизабет нахмурилась. Она точно помнила, что, выходя, закрыла дверь, а значит, оставалось только одно объяснение. Эмбер. Она ускорила шаг. Ну конечно. У туалетного столика с зеркалом стояла ее одиннадцатилетняя сестра, а перед ней – открытая старинная шкатулка с ювелирными украшениями Элизабет.

– Эмбер!

Услышав голос сестры, Эмбер виновато подняла голову.

– Разве я не объясняла тебе, что нужно спрашивать разрешения, прежде чем копаться в моих вещах?

– Я хотела спросить, – дерзко ответила Эмбер. – Искала-искала тебя, но так и не нашла. И подумала, что ты будешь не против.

Элизабет уже слышала подобные оправдания раньше. Она подошла к столику и захлопнула крышку шкатулки. Шкатулку черного дерева ручной работы изготовили еще в девятнадцатом веке. Подарила ее на прошлый день рождения бабушка Розалинда вместе с несколькими ювелирными украшениями. Подарок был дорог сердцу и стоил немало, и Элизабет запретила неосторожной младшей сестре играть с драгоценностями. Но Эмбер это, кажется, не остановило.

– И отдай бусы.

Элизабет потянулась за ниткой жемчуга на шее младшей сестры.

Но как только она начала снимать ожерелье, Эмбер тоже схватилась за него. Какую-то долю секунды обе тянули его в разные стороны, и нить лопнула. Жемчужины раскатились по полированному полу.

– Господи! – вскричала Элизабет. – Смотри, что получилось.

Упав на колени, она начала собирать жемчуг.

– Давай же, могла бы помочь, по крайней мере.

– Я ни в чем не виновата, – настаивала младшая с легкой дрожью в голосе.

– Кто бы сомневался, – буркнула Элизабет. – Никогда.

Она хмуро взглянула на сестру.

– Погоди, я еще бабушке расскажу.

Эмбер залилась слезами.

– Девочки? Что происходит?

Элизабет и Эмбер оглянулись и увидели в дверях мать. Не успела Элизабет объяснить, как Эмбер вылетела из спальни, громко рыдая.

– Эмбер! – окликнула ее мать, но девочка не остановилась.

Через секунду дверь ее спальни захлопнулась.

Изабель укоризненно взглянула на старшую дочь.

– Что случилось с Эмбер?

– Как обычно, истерики закатывает.

Элизабет рассказала о порванном ожерелье.

– Ну, мне кажется, на этот раз все получилось случайно, – неуверенно заметила Изабель, когда старшая дочь закончила рассказ.

Элизабет не пыталась скрыть возмущения:

– Случайно?! Ты прекрасно знаешь, что ей не разрешается копаться в моих вещах.

Элизабет вдруг подумала: зачем все это? Мать всегда закрывает глаза на недостойные поступки Эмбер. Разве не так? Три няньки пеняли Изабель, что она слишком снисходительна к избалованной младшенькой, а последняя предупредила:

– Ох и наплачетесь вы с ней. Нельзя ей потакать. Нельзя допускать, что, закатывая сцены, она добивается своего.

Элизабет была с ними солидарна, но Изабель, увы, никого не слушала и разрешала Эмбер краситься и одеваться не по возрасту, и неважно, что говорил Уильям.

– Элизабет, пожалуйста, – Изабель понизила голос. – Ты же понимаешь… ей пришлось нелегко.

– Как и всем нам. Да, мама?

Элизабет подождала ответа. Ничего не услышав, она вздохнула. Вот так всегда с мамой – она слабая. Слишком легко сдается. Как соглашаясь, чтобы эта Кейтлин О’Дуайер жила с ними. Элизабет не понимала, почему мать просто не сказала Уильяму «нет», не объяснила, что это несправедливо по отношению к ней и его законным детям. Однако она, как обычно, позволила собой помыкать. Какая женщина станет терпеть подобное унижение?

Девушка нетерпеливо пожала плечами:

– Ладно, мне надо принять душ.

– Конечно, поторопись. Кейтлин…

Изабель взглянула на часы.

– …будет здесь с минуты на минуту, – перебила Элизабет. – Я в курсе.

Изабель с болью услышала в голосе дочери насмешку.

– Ну, я пойду, – спокойно ответила она.

Элизабет собиралась сказать в ответ что-нибудь резкое, но снаружи послышался звук автомобильных шин, ползущих по усыпанной гравием подъездной дорожке. Мать и дочь инстинктивно повернулись к окну.

«Черт! – подумала Элизабет. – Поздно принимать душ или переодеваться. Она уже здесь».

Глава третья

– Мисс?

Шофер посмотрел в зеркало заднего вида. Девочка, погруженная в свои мысли, отрешенно смотрела в тонированное окно машины, как и все три часа долгой поездки из Лондона на запад, в Сомерсет. Теперь, когда они свернули с шоссе, пейзаж стал интереснее. Но даже когда «Бентли» мчал мимо пышных зеленых полей с жирными овцами и коровами, Перкинса не покидало ощущение, что его подопечная думала о чем угодно, только не о пейзаже. Очень юная и печальная, она сгорбилась у дверцы, обхватив рукой подбородок, и ее грустное настроение шло вразрез с ярким солнечным днем. Перкинсу даже не хотелось ее тревожить.

– Мисс? – повторил он, на этот раз громче.

Услышав голос, она вздрогнула, машинально взглянув на него печальными глазами.

– Надеюсь, я вас не потревожил, мисс Кейтлин, – осторожно сказал он. – Я только хотел сообщить, что мы скоро будем в Олдрингеме.

– Благодарю вас, – вежливо, но равнодушно ответила она и снова отвернулась к окну, пока он не успел вовлечь ее в дальнейший разговор.

Она боялась, что ее сочтут невоспитанной, но поместье Мелвиллов ее интересовало мало. То есть не интересовало вообще. А с чего бы, собственно? Ведь единственная причина, по которой она здесь оказалась, – случившееся с мамой. Кейтлин нетерпеливо смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Она ведь пообещала себе, что плакать не станет. По крайней мере, прилюдно.

После похорон матери прошло полтора месяца. Все твердили, что потом будет легче. С чего они это взяли? Вчера вечером она упаковывала вещи, освобождая дом. Уильям приказал, что его нужно продать и чем скорее, тем лучше. Пока она перебирала мамины платья, на нее нахлынули воспоминания. Когда сил на это не осталось, на помощь пришла Нуала.

– Я знаю, что бы ей хотелось оставить тебе на память, – ласково сказала взрослая женщина.

Однако если Кейтлин считала плохим вчерашний день, до сегодняшнего ему было далеко: она уехала из Вэллимаунта. Рошин не понимала, почему подруга не радовалась отъезду из их скучного городка и началу яркой новой жизни в богатой семье. Но для Кейтлин попрощаться с родными местами и людьми было все равно что потерять последнюю связь с матерью. Она летела на самолете впервые в жизни, да еще бизнес-классом, в аэропорту Хитроу ее встречал шофер Мелвиллов в блестящем черном автомобиле… Вся эта роскошь после случившегося ничего не стоила. Неудивительно, что у нее не было желания вести пустые разговоры.

Они молча ехали